Демоны хохочут и глумятся в преисподней, но что дозволено проклятым грешникам?

– Никто, имея хоть толику душевной доброты, не может радоваться в подобных обстоятельствах, – решительно заявил Кранмер.

Благородная душа, он не мог вообразить, как жестокосердны бывают люди.

– Всех виновных будут судить, – сказал я, оставив прах Кромвеля в покое. – Сначала полюбовников, потом Екатерину. Посмотрим, как она поведет себя, когда Калпепер откажется от нее. По своей воле. Он поклянется, что не любил ее. Что она почувствует, когда ее публично отвергнет возлюбленный, ради которого она пожертвовала собой? Это ранит ее больнее, чем карающий меч. Калпепер, вы же понимаете, трусливо предаст ее в надежде на помилование.

Я потер лоб. В висках стучало.

– Преступники предстанут перед открытым судом. Мы пригласим всех придворных и близких им людей. Иноземцев тоже, пусть разнесут эту новость по разным городам. Я желаю, чтобы весь мир узнал, как злоупотребили моим доверием, как оскорбили меня! Никто не посмеет упрекнуть короля Англии в жестокости и кровожадности, убедившись в подлейшем обмане и предательстве!

Он кивнул с удрученным видом.

– Да не скорбите вы так. Худшее уже позади. Остались только формальности и точное соблюдение закона.

Он поклонился.

Внезапно мне пришла в голову одна мысль.

– Кстати, Кранмер… верните мне оригинал письма, что Екатерина послала Калпеперу. Я лично позабочусь о его сохранности. Подобные свидетельства порой таинственно исчезают перед самым слушанием. Подобно подлинному папскому распоряжению о моем браке с Екатериной Арагонской, которое пропало перед началом судебного заседания вместе с моими письмами к Анне Болейн. Документы объявились вновь уже в Ватикане. Я сохраню письмо преступной королевы при себе, тогда посмотрим, кто решится украсть его прямо с моей груди.

Как украли мою жену…

Но нет, никто не покусился на нее. Она добровольно ограбила и себя, и меня.

Оставшись в одиночестве, я опять решился взглянуть на «признание». Вчитываясь в каждое слово, я будто надеялся увидеть что-либо между строк, понять нечто такое, что могло бы отчасти оправдать ее или свести на нет обвинения.

Вместо этого я лишь счел их еще более серьезными.

«Сначала, будучи совсем юной, я, польщенная восхищением Мэнокса, дозволяла… что ни мне, ни ему нельзя было делать, помня о благочестии и чистой совести.

Также и Фрэнсис Дерем, уговорами склонивший меня к порочной связи… встречались как муж и жена на любовном ложе…

…Тонкую лесть и восхищение молодых людей и невежество и слабости неопытных женщин».

Смердящая ложь, жалкая попытка свалить всю вину на мужчин. Она поступила бы гораздо благороднее, признав лишь свои грехи, взвалив на свои плечи всю ответственность! Лучше быть гордой Далилой, чем ищущей оправданий Евой.

И почему она захотела стать моей женой?

«…Меня так ослепило желание мирской славы…»

Глупая дрянь! Глупа даже ее лесть! Уж лучше бы честно написала, что жаждала богатства и драгоценностей.

Увы, я любил глупую блудницу. Распутство требует осуждения, но и скудоумие не заслуживает похвал. Невежество не позволяет юной даме выбрать достойный стиль для письма, и этот бессмысленный лепет оскорбляет того, к чьей милости она взывает! Порочность и коварство ее кузины Анны Болейн, подобные отравленным яствам, могли заманить в ловушку любого смертного. Но глупость! Меня околдовали прелести безмозглой простушки!

109

Полчища предателей разнесли ужасную новость по всему королевству. Наше летнее путешествие, несомненно, не могло соперничать с ними в скорости. Добравшись до Йорка и Линкольна, они свели на нет все благие дела, совершенные мной ради утверждения могущества короны. Но ничего. Скорый суд сорвет все покровы с позорной тайны и насытит самое извращенное любопытство. Меня не волновало, что открытое дознание выявит множество отвратительных подробностей. Пусть станет известна вся полнота мерзости. Я был готов пожертвовать своей гордостью – зато никто потом не обвинит королевский суд в несправедливости, в поддельных уликах, как после процесса над шестипалой ведьмой.

Екатерина получила приказ покинуть покои в Хэмптон-корте и под стражей переехать в Сайон-хаус, бывший монастырь. Пребывание там, безусловно, не добавит ей благочестия, коего церковь и ранее не смогла привить этой грешнице.

Получив ее отчаянное послание, я опять послал к ней Кранмера в компании с менее добросердечным Томасом Райотесли. Мы уже знали о ее вине, и если она надеялась получить отпущение грехов ради ее вечной души, то должна была признаться и в связи с Калпепером.

Когда ей предъявили его засвидетельствованные показания и сообщили, что нашлось ее письмо к нему, она потеряла сознание.

– Он не мог… не смел… – пробормотала она, падая в обморок.

Открыв глаза, она первым делом спросила:

– Письмо! Где оно?

– Оно изъято у Калпепера, мадам, – сказали ей. – И хранится у его величества короля.

Она взвыла и разрыдалась. Затем, немного успокоившись, рассказала, что их свидания с Калпепером проходили в заранее подготовленных тайных местах и в укромных уголках дворцов. Она называла его своим милым шутом и подарила ему в знак любви бархатный колпак и колечко.

– Но клянусь, мы ни разу не согрешили! – сквозь слезы воскликнула она и тут же, не переведя дух, обвинила леди Рочфорд и Калпепера в том, что они вынуждали ее к этим встречам.

Леди Рочфорд, однако, поведала нам иную оправдательную историю. Она устраивала эти свидания, побуждаемая непонятными просьбами Екатерины. Более того, она поклялась, что «все виденное и слышанное позволяет ей утверждать, что Калпепер познал королеву как женщину».

Достаточно. Пора покончить с увертками. Надо выяснить полную правду. Дерем и Калпепер, леди Рочфорд и Екатерина Говард, как и все прочие Говарды, должны предстать перед судом. Предварительные допросы и расследования закончились.

Лондонский Гилдхолл. Тайный совет в полном составе, иноземные послы – французы Марильяк и Кастильон, почтенный Шапюи – уже сидели в зале суда, когда присяжные призвали к ответу преступных негодяев.

Мне сообщили, что Дерем вел себя чудесно. Лишившись былой заносчивости, он всячески выставлял напоказ свои заслуги, родовитость, любовь к Екатерине и честные намерения. По его словам, он ухаживал за Екатериной, мечтая лишь о том, чтобы назвать ее своей женой. И сердце его разбилось от горя, когда он вернулся из Ирландии (куда отправился только ради того, чтобы заработать состояние, дабы обеспечить невесту так, как она заслуживала) и узнал, что она с презрением отвергла его. Исчезла та простая девушка, которая жила в доме герцогини, ее сменила влиятельная придворная дама, потерявшая голову от собственного успеха. Ее другие поклонники – особенно, конечно, Томас Пастон и ее кузен Томас Калпепер (очередные порочные Томасы!) – не волновали его. Именно король стал тем соперником, которому пришлось неохотно уступить. Тем не