баркасом герцога Суффолка и его воинственным отрядом. Екатерина сидела в закрытой каюте – хвала Господу, – и я, как ни старался, не смог разглядеть ее. К тому же сгущались сумерки – согласно моему приказу, конвой двинулся в путь с тем расчетом, чтобы достигнуть Тауэрского моста с наступлением темноты. Там на всенародное обозрение были выставлены головы Дерема и Калпепера. Она непременно захочет полюбоваться на них напоследок – так же как я смотрел не отрываясь, как ее провозят под моими окнами, – но этого я не мог ей позволить.

Баркас остановился у Ворот изменников, и одетую во все черное Екатерину препроводили с пристани в тюремную камеру. Ее короткое безрадостное путешествие завершилось.

Вокруг пристани собрались любопытные, желавшие поглазеть на нее. Один из них даже сочинил балладу:

Грустная дума меня посетила,

Слезы застыли в глазах,

Королева скорбно на берег сходила,

Больше ей не блистать на балах,

Больше ей не гулять в садах.

«Пусть красотой одарила природа

Цветущей юности роскошные года,

Сиянием небес наполнила сердца

И возвела меня на трон. Но никогда

Не пожелала б я удела королевы,

Хоть власти ослепителен был свет,

Но пожелала я владычества любви,

Чтоб жизнь закончилась, увы, во цвете лет.

И нынче ясно всем, – промолвила она, —

Как вынесли мой смертный приговор,

Друзья легко покинули меня,

А душу мне убил мирской позор.

Никто не справит чинных похорон,

Не облачится в траур. Скорби стон

Издаст лишь тот, быть может, кто постиг

Великий зов измены, жизни звон».

Она вдохновляла поэтов. «Королева скорбно на берег сходила…» Это зрелище пленило сердце очередного кавалера, очередного поклонника.

Последний раз Екатерина появилась на людях. В Тауэре уже никого не растрогают ее красота и задумчивая скорбь.

Вскоре мне сообщили о ее поразительной просьбе: принести в камеру плаху, дабы узница примерилась к ней. Екатерине хотелось устроить затейливое представление для завтрашних зрителей. Рассказывали, что возле плахи она провела более часа, подходила к ней то с одной, то с другой стороны и укладывала голову так и сяк, поворачивала ее направо, налево, свешивала вперед и требовала от несчастных дам ответа, какое положение кажется им более изысканным.

А я всю длинную февральскую ночь промаялся без сна. Я думал о том, что еще до рассвета Екатерина взойдет на эшафот, где ее обезглавят.

По этим же ступеням поднимались Анна, Мор, Фишер, Бекингем, Невилл и Карью. Воображение у людей разыгралось настолько, что им уже чудились на камнях под настилом несмываемые пятна крови. Полнейшая глупость; я сам проверял, там не осталось никаких следов. Что до эшафота, то его сколотили на совесть, и я считал бессмысленной щепетильностью строить новый для каждого изменника.

Февральские ночи обычно холодны по-зимнему, а та выдалась промозглой и сырой. Куда легче выдержать ясную и морозную снежную погоду. Я дрожал даже под грудой меховых одеял и чувствовал себя совсем ослабевшим. Пылающие в камине дрова не согревали влажный стылый воздух. Как там Екатерина в каменных стенах Тауэра? Она обычно бывала крайне чувствительной к холоду. Мне вспомнилось, как она послала меховые покрывала в Тауэр для графини Солсбери, матери Реджинальда Поля, дабы преступница не замерзла. Я укорил королеву за излишнее мягкосердечие. Да уж, она потакала всем – и престарелой преступной графине, и безалаберным секретарям, и родственникам герцогини, смотревшей сквозь пальцы на ее грешные наклонности. Екатерина была снисходительна к нуждам других и вряд ли задавалась вопросом: а не сами ли они навлекли на себя беду?

Восток чуть посветлел. Скоро рассветет. За окнами моей опочивальни с новой яростью разбушевались волны Темзы. Трудно даже представить, насколько холодны ее воды.

Итак, близился последний час Екатерины. Начинался день исполнения приговора, день казни еще одной королевы Англии.

Я решил провести его с моими детьми, дабы покончить со скорбью. Они единственное оставшееся мне утешение, плоть от плоти моей. Их репутации пока ничто не могло запятнать или испортить.

111

Кстати, я заранее уведомил их наставниц и управляющих о том, что тринадцатого февраля дети должны посетить своего венценосного отца. Мне хотелось узнать, каковы их любимые развлечения. Ибо я знал толк в удовольствиях и пришел к выводу, что душа познается в занятиях, радующих человека.

В восемь утра детям следовало прийти в мои покои. Впереди у них был свободный веселый день.

Мария явилась точно с первым ударом часов, отбивших назначенное время. Она принесла с собой объемистую сумку, в которой, должно быть, лежали ее любимые книги. Но я ошибся – она извлекла оттуда виолу, виолончель и флейту.

– Больше всего я люблю музицировать, – доложила она, – и играла бы целыми днями, если бы меня не отвлекали другие дела.

Я мог бы сказать о себе то же самое! Обняв Марию, я расцеловал ее в обе щеки.

– Вы не представляете, как приятно слышать это! – воскликнул я, ничуть не погрешив против истины.

Высвободившись из моих объятий, Мария начала перебирать нотные записи. Как она похожа на Екатерину… Я вдруг, к собственному изумлению, обнаружил, что очень тепло вспоминаю о ее матери. Марии уже исполнилось двадцать шесть лет. На четыре года больше, чем моей ничтожной, вероломной жене. Дочь никогда не любила молодую королеву, и я в негодовании считал ее неприязнь завистью старой девы к юной красавице. Какая опрометчивость с моей стороны! Мария, очевидно, видела то, чего не видел я…

Эдуарда привела няня. Раскрасневшийся мальчик с трудом переставлял ножки – его так закутали от холода, что он напоминал раздувшегося утопленника, дня четыре пролежавшего в воде.

– А вы, мой милый, чем хотели бы заняться? – спросил я его.

– Сказать по правде, у него есть одно увлечение… – начала его няня.

– Мне хотелось бы поиграть со змеями, – спокойно заявил Эдуард.

– С какими змеями? – удивленно спросил я.

– Он насобирал их, ваше величество, на лугах вокруг Хэмптона, – смущенно произнесла няня. – Видимо, он знает к ним подход.

– Да, принесите моих друзей! – кивнув, воскликнул малыш.

Няня втащила большую коробку. Заинтересовавшись, я поднял крышку. Внутри было множество змеек, лежавших неподвижно.

– Они спят! – радостно сообщил Эдуард. – У них нет век, поэтому во время спячки они заползают в укрытия или прячут голову под хвост.

– Он нашел их яйца, – пояснила няня, – и пытается вырастить змеенышей.

– И у меня наверняка будут чудные змеи! – гордо произнес мальчик.

– Молодец, – усмехнувшись,