не хотелось бы, чтобы вы расхаживали здесь с оружием. Мы не привыкли, и к тому же это могут увидеть женщины, дети…

— Я приму это к сведению, — сказал Милов учтиво. Ева тоже встала и догнала его.

— Я с вами Дан.

— Доктор Рикс — сказал кто-то из шестерки, — нужно, чтобы мистер Милов как следует отдохнул, пришел в себя. Позаботьтесь об этом.

— О, разумеется, — сказала она, улыбаясь. — Поужинаем, Дан, и поднимемся ко мне.

Он взглянул на нее. Да пропади все пропадом, — подумал он. — Почему мне должно хотеться большего, чем остальным? Мне сейчас ничего, кроме нее, не нужно. Я-то выкручусь и ее хоть на руках, хоть в зубах, но вытащу, а эти — пусть подыхают под обломками вместе со своими мнениями и традициями. Зато те, кому удастся выжить, поймут, наконец, что к чему…

Они поднялись на лифте, подошли к ее двери.

— Чувствуй себя, как дома, — сказала она.

— Это значит — приготовиться мыть посуду? У тебя тут хорошие запоры?

— Чего ты боишься, у тебя же оружие, — упрекнула она.

— Зарядов нет.

— Сейчас проверим.

Кажется, два или три раза звонил телефон, но никто и не подумал обратить на него внимания. Прошло черт знает сколько времени, пока они в первый раз пришли в себя. Комфортабельная комната, небольшое жилище рядом с кабинетом врача, была наполнена их дыханием. Сознание возвращалось медленно. «Ах ты… русский, — неожиданно она не нашла другого слова. Но тут же исправилась: — Мой человек. Знаешь, я с первого взгляда поняла, что в тебе есть что-то… такое». «Конечно, — откликнулся он, — какой еще дурак, кроме русского, станет тащить на себе женщину столько километров, чтобы сделать то, что можно было еще на берегу, в кустах… А ты кошка». «Ну нет, там тебе до этого было еще очень далеко… Почему — кошка?» «Не уверен, но ощущение именно такое». «Поэтому ты ласкаешь меня так нежно? Можно подумать, что ты мальчик, а я у тебя — первая в жизни, — она засмеялась безмятежно и счастливо. — Попробовал бы ты сказать иначе». «Это правда». «А почему все-таки кошка?» «Потому что ты сказала — с первого взгляда. Но мы встретились в темноте. Бели ты там смогла увидеть меня, значит — кошка». «Я — сиамская, — сказала она. — Но тебя действительно почувствовала сразу — угадала по голосу». «Знаешь, я только сейчас понял: там, на берегу, я страшно ревновал к Граве. Ты так к нему прижалась…» «Ничего. Зато сейчас я прижмусь к тебе… вот так…» «Ты… — проговорил он, снова теряя рассудок».

Во второй раз они очнулись, когда было уже совсем темно. «Раз, два, три, четыре…» «Что ты считаешь?» «Подожди, дай закончить. Дюймы. Ну, разве можно пользоваться этим, нападая на маленькую, усталую женщину? Ты маньяк, вот ты кто. Ты долго тренировался перед тем, как наброситься на меня?» «Я проходил специальную школу в Тибете, — сказал он, — и сдал экзамены, и только тогда получил разрешение разыскать тебя. Мне сказали, что ты — моя половинка». «Они угадали, — ответила она, — и в этом твое несчастье». «Почему?» «Потому, что кончилась твоя привольная жизнь. Теперь ты не избавишься от меня ни в этом, ни в том мире». «А ты веришь в тот мир? — спросил он серьезно». «Конечно — иначе этот ничего не стоил бы». «Ладно, — сказал он, — согласен и на тот. Но и ты никогда больше не станешь прижиматься ко всяким сумасшедшим». «Сейчас тебе станет очень смешно, — сказала она. — Потому что на самом деле я себе позволяла очень редко. Разве что на словах». «Почему?» «Потому, что когда изображаешь себя такой, вы, мужчины молчаливо признаете за мной право выбора. И не лезете так нагло, как к другим, изображающим робость и неопытность». «Может быть, — согласился он — но только я никогда не лез нагло. Не умею». «Тебе так не больно?» «Нет, — сказал он — позволяю тебе это, и еще многое другое». «Совсем темно, — сказала она, когда прошел еще, быть может, час. — Странно, что все спокойно. Может, мы и вправду ошибались?» «Ну и черт с ним». «Смешно, но я жутко голодна. Зря мы не взяли ничего с собой. Спустимся, поедим чего-нибудь». «Ох, — сказал он, — это слишком трудно: придется одеваться, я подозреваю, что на тебе сейчас ничего». «В самом деле? Господи, до чего неприлично. А еще хуже — что и ты совершенно голый. Ну что же, пойдем так, не станем терять времени на одевание». «Я могу, — сказал он. — Но я уже говорил, что нет патронов». «Зачем они тебе?» «Стрелять в тех, кто там сразу набросится на тебя». «Я думаю, — сказала она, — что им сейчас не до этого. У них свои проблемы, — да и жены рядом». «Все равно могут, — сказал он. — Это будет своего рода ремиссия — перед смертью». «Почему перед смертью? — она повернулась на бок и приподнялась на локте». «Потому что те нападут. А здешний люд — никудышные вояки, да и оружия нет…» Эти слова окончательно вернули их в тот мир, что находился за стенами комнаты. Ева встала и начала шарить вокруг в поисках белья и одежды. «Зажги свет, — посоветовал он». «Да, — ответила она, — я как-то забыла об этом…» «Тут обо всем на свете можно забыть, — мысленно согласился он, — да и стоило бы». Вспыхнул свет. «Обожди еще минутку, — попросил он, — постой так». Ева повернулась вокруг оси, словно манекенщица. «Устраивает?» «Теперь побыстрее одевайся, — сказал он, — не то я ослепну, а слепой — никудышный стрелок. Хотя на худой конец могу и по звуку». Он встал с кровати. «Черт, голова кружится». «Я же говорила — пора поесть. Дети должны питаться регулярно и качественно. Я имею в виду тебя». «Ты просто боишься, что я сожру тебя, если ты не подсунешь мне чего-нибудь другого». «Ну, — сказала она, — кошек не едят». «Знаешь, бывает, что и кошек, и не только…» «Не надо, — сказал Ева, — мне противно». «Извини, не буду, — ответил он и подумал: все-таки мы из разных миров. Во всяком случае, по происхождению, хотя сейчас мы с ней — один мир, неразделимый».

Ева, уже одетая и причесанная, подошла к нему:

— Клянусь тебе: никогда, никогда у нас не будет иначе. Даже потом, намного позже, когда что-то уйдет все равно, никогда не будет иначе.

Он прижал ее к себе и поцеловал, благодаря и надеясь. Потом закинул автомат за спину, они вышли, оставив постель в полном беспорядке, и направились к лифту. Но по дороге Ева сказала:

— Давай заглянем на миг.