Наклонившись ниже, я повторил ее вопрос:

– А ты скучаешь по мне? – Не оставив времени для ответа, я продолжил: – Мне нужно это знать, Дакота. Я думаю, более чем очевидно, что я скучаю по тебе с самого отъезда из Мичигана. Я скучал по тебе до и после того, как ты приезжала ко мне в Вашингтон. Я бы сказал так: то, что я пересек всю страну, чтобы быть с тобой, доказывает это.

Она, казалось, на мгновение задумалась над сказанным. Бросив на меня мимолетный взгляд, Дакота молча смотрела в пустоту. В тишине тикали настенные часы.

Наконец Дакота заговорила:

– Но ты скучал по мне? Или ты просто думал обо мне по привычке? Ведь было время, когда я буквально ничего не могла сделать без тебя и ненавидела свою беспомощность. Я хотела доказать себе, что я могу быть самостоятельной. После смерти Картера я вцепилась в тебя, а когда ты меня оставил, я все потеряла. Ты был моим надежным причалом, а переехав в Вашингтон, забрал с собой мою защищенность. Но потом, когда ты сказал, что будешь учиться со мной в Нью-Йорке, я почувствовала, что могу застрять на этом надежном причале. Что навсегда останусь ребенком. Не будет никаких приключений, ничего неожиданного не произойдет, пока ты рядом – потому что ты всегда меня спасешь.

Ее слова обжигали. Они были обращены к самой слабой части моей натуры, тихому голосу в голове, который беспокоился о том, что обо мне думают. Я не хочу быть хорошим парнем. Я двадцать лет был добрым малым, даже когда приходилось очень нелегко, и я до сих пор не могу понять, почему женщинам нужна драма, а не нормальная жизнь.

То, что мужчина не бьет морду каждому, кто пристает к его подружке, не значит, что ему на нее плевать. Если он не ходит за ней по пятам и не вздрагивает каждый раз, когда она заговорит с кем-то другим, то это не значит, что он равнодушный или слабый человек. Просто он умеет держать себя в руках, достаточно воспитанный и зрелый, чтобы быть дееспособным членом общества. И он понимает, что каждый человек нуждается в личном пространстве и каждой женщине нужно развивать собственную независимость.

Мне никогда не понять, почему хорошим парням так чертовски плохо.

Однако если вдуматься, то именно за таких мужчин, как правило, в конечном итоге выходят замуж. Женщины проходят через период проб и ошибок с дерзкими плохими ребятами, но в итоге большинство меняет мотоцикл на «Приус».

Таков и я.

Человеческая версия «Приуса».

Дакота была бы «Рейндж Ровером», надежным, роскошным и в то же время красивым.

Нора – это «Тесла», изящная, новая и быстрая. Ее плавные и выразительные очертания…

– Пока я не рассталась с тобой… потом было интересно. Я сама изучала этот большой город и справлялась со всеми возникающими неприятностями, – продолжала Дакота.

Да что, черт возьми, со мной не так?

Я здесь, в нескольких сантиметрах от Дакоты, ее руки в моих. Мне не следовало думать о Норе в такой момент. Это был, возможно, самый неподходящий момент, чтобы думать о Норе, о ее глазах, в которых невозможно не заблудиться, и о губах, особенно о нижней, которые она так мило надувает.

И тут я осознал: думать о Норе гораздо легче, чем пытаться понять эмоции Дакоты. Я не представлял, что сказать своей бывшей. Она твердила, что я слишком ее опекал, что я некоторым образом мешал ей делать что-то самостоятельно. Я очень боялся разозлить ее и никак не мог подобрать нужных слов. Конечно, не стоит напоминать, что я не запирал ее в коробке. Что я был надежным причалом, но не тюрьмой. Что я никогда намеренно не ограничивал ее свободу. Я преследовал одну-единственную цель: хотел помочь любым возможным способом… ей и ее брату Картеру.

Дакота приподнялась и села, подогнув под себя ноги, не отпуская моих рук в ожидании ответа.

Все, что я мог сделать, – это сказать правду, стараясь по возможности оставаться сдержанным.

– Надеюсь, ты не ждешь моих извинений за то, что я всегда о тебе заботился.

Ее руки – по-прежнему в моих. Она снова освободила одну из них, заправила волосы за ухо, затем посмотрела на меня.

– Я не жду этого. – Она вздохнула и облизнула губы. – Я просто говорю, что в тот момент мне нужен был перерыв в отношениях.

В тот момент? Она сказала об этом в прошедшем времени, как будто наш разрыв… остался позади? Все забыто?

Я поднял голову, пытаясь встретиться с ней глазами.

– Что ты хочешь этим сказать? Что больше тебе перерыв не нужен?

Она прикусила зубами нижнюю губу, обдумывая ответ.

Самое странное, что я не понимал свои чувства. Если бы этот разговор произошел неделю назад, я бы все воспринял иначе. Я был бы взволнован, благодарен и счастлив. Сейчас все казалось просто странным. Это решало проблему не совсем так, как следовало.

Дакота все еще молчала, теперь любой ответ стал бы неестественным. Она блуждала взглядом по комнате и тяжело дышала, выдавая свои намерения.

– Можно мне еще немного воды? – попросила она.

Я кивнул и встал, пытаясь опять встретиться с ней глазами в надежде разглядеть ответ. С одной стороны, я понимал: нужно спросить ее еще раз, чтобы убедиться, что она не хочет изменить статус наших отношений. Разве можно вернуться к тому, что было так просто? Сколько дней пройдет, прежде чем она снова беззаботно упадет в мои объятия, забыв о стремлении к независимости и жажде приключений?

Я взял свой стакан и пошел в кухню. Открыл маленький ящик рядом с холодильником и достал банку с анальгетиком. Если икота и нетвердая поступь – это следствие ее чрезмерного увлечения коктейлями, то после таблетки Дакоте будет утром полегче. Я открыл пузырек и высыпал в ладонь три штуки, затем наполнил бокал водой. В раковине остался невымытый противень. На стойке – многоуровневый торт с фиолетовой глазурью и цветами, приготовленный Норой и Тессой.

Следы Норы по всей квартире.

Может, стоит съесть кусочек торта, прежде чем вернуться в гостиную и разобраться с Дакотой? Или отрезать пару кусочков? Но вряд ли она будет есть торт со своей строгой диетой. Я приподнял край полиэтиленовой пленки и запустил палец в глазурь.

Дакота вошла как раз в тот момент, когда я засунул палец в рот.

Вот черт.

– Вот так, Лэндон?

Ее губы растянулись в усмешке, я повернулся и облокотился на стойку. Она посмотрела на торт, потом опять на меня. Все, что я мог сделать, это пожать плечами и виновато улыбнуться.

Я протянул стакан с водой. Дакота подозрительно окинула его взглядом, явно раздумывая над тем, что сказать. Затем прижала губы к стеклу, а я вернулся к вкусному торту.

– Ты всегда был ужасным сладкоежкой. – Это прозвучало тепло и приятно, как глазурь, которая таяла на языке.

– Он слишком соблазнительный. Есть много вещей, которым я никогда не мог сопротивляться. – Я не отрывал глаз от Дакоты, а она смотрела на свои босые ноги.