День ХХ, июнь 1939 года, окрестности озера Светлояр, СССР.

Николай Фомич осмотрел упокоившийся труп зэка, по виду которого можно было предположить, что мертвец, прежде чем восстать, некоторое время пролежал в земле. Но кто его оттуда откопал? И как он, будучи мертвым, смог передвигаться? Не иначе дьявол в него вселился!

Запоздалый шок стал трясти мужика от пережитого стресса. Фомич исступленно начал креститься, отползая назад и про себя бормоча: «Сгинь Нечистый! Сгинь! Убирайся обратно в преисподнюю! Свят! Свят! Свят!». Ему даже померещилось, что с неба спустились и встали напротив серебристые ангелы с крыльями, укоризненно покачали головами и исчезли.

Все происходящее было настолько необычным, выходящим за рамки обыденного, что не укладывалось в голове простого деревенского конюха. Кого так можно сильно прогневить, что на него был наслан живой мертвец? Неужели за отказ от Бога? Но ведь, несмотря на внешнее непринятие религии, в душе-то он продолжал верить во Всевышнего.

А разве последовавший гром небесный, покаравший порождение тьмы и низвергнувший демона обратно в ад, не есть помощь сверху? Господь наглядно дал понять, что в его силах как карать, так и миловать.

— Прости Господи, душу раба твоего грешного! Вот тебе крест, верую в тебя, и верить буду! Эх, подсобил бы ты еще нам с дитем, чтобы было на земле на кого все оставить, — Николай воровато оглянулся по сторонам, убедился, что никто не смотрит и продолжил лихорадочно быстро креститься.

Вонь от частично разложившегося трупа напомнила о желании поскорее убраться с оскверненного места. Мужик попытался приподняться с земли и скривился от боли. Нога давала о себе знать даже при одной мысли ей пошевелить, придется ползти за лошадью.

Хорошо зная характер своего «транспортного средства», Фомич надеялся, что лошадка далеко от него не убежит, не оставит своего хозяина. Он долго полз и кричал, пытаясь ее приманить обратно. Эхо вторило ему, искажая звуки, подвывая и издеваясь.

Вскоре после многочисленных бесплодных попыток воззвать к совести трусливой кобылицы, конюх услышал ответное ржание и пофыркивание Маруськи, которая, несмотря ни на что, стояла далеко впереди и не собиралась идти навстречу:

— Ведь давно меня слышит, зараза! Ну, погоди, я вот до тебя доберусь, живо начебучу основы послушания.

Вонь трупного смрада, казалось, забила весь нос, не пропуская свежего воздуха. Фомич несколько раз сплевывал, просмаркивался, но тлен, видимо, укоренился не только в носу, но и в его мозгу, отпечатавшись в подкорку и стойко вызывая омерзительную картину в памяти. Поэтому Николай был несказанно рад, когда отчетливо почувствовал в воздухе запах гари, хоть что-то перебивающее вонь: «Что там могло гореть, среди болот? Неужели эти крикливые дети рабочих опять свой большой костер разожгли в пионерском лагере? Всё у них там «взвейтесь кострами» по темным ночам, так недалеко и до пожару».

Этот локальный источник беспокойства местного масштаба находился как раз где-то в той стороне, откуда доносился голос лошади.

«А, может, Маруську поймали вожатые как бесхозную, поэтому она не возвращается? — последняя мысль прибавила беспокойства и сил, мужик заметно ускорил движение. — Попробуй потом докажи, что лошадь моя! Ведь не отдадут, окаянные. С них станется. Ну, это я им так просто не спущу, как колхозных лошадей реквизировать! Скажу-то куму, председателю колхоза, он их живо приструнит».

Открывшаяся же картина лагеря после взрыва, усеянного по всему полю догорающими обломками и мусором, заставила Николая Фомича снова накладывать на себя крестное знамение. Среди тлеющих головешек лежали мертвые обожженные детские тела! Ничего страшнее он, оказывается, еще не видел.

«Бежать нужно отсель немедленно! Пока не увидели меня тут! В НКВД разбираться не будут, сразу к стенке поставят. Господи! За что ты сегодня меня подвергаешь таким испытаниям? Ох, горе мне! Где же эта своенравная кобыла?», — рассуждал Николай Фомич.

Лошадка обнаружилась в стороне от страшного места катастрофы, и фыркала на холостом ходу. Телега была при ней, колеса целы, стояла, как ни в чем не бывало. Животину никто не удерживал, за то она периодически пыталась носом тюкать что-то торчавшее из земли, постоянно продувая ноздри и топая копытом в болотистую почву.

Изрядно промокнув и испачкавшись, горемыка достиг ее и поглядел на странный, обернутый тканью предмет, торчавший из лужи. При ближайшем рассмотрении грязной обгоревшей изодранной материи, местами сохранившей ярко-лимонный цвет, оказалось, что она покрывает не обгорелое полено, а тело ребенка, мальчика, который, однако, еще и шевелится.

— Да он живой! Господи, он дышит!

Фомич, забыв про свои недуги, аккуратно приподнял из воды мальчонку, закопченного, как араба, и бережно перенес в телегу. Паренек застонал и заворочался, успокоившись лишь тогда, когда почувствовал нежное прикосновение от поглаживания по лицу мозолистой огрубевшей рукой конюха.

— Эх, родимая, выручай! А, ну, пошла.

Николай хлестнул вожжами и цыкнул на лошадь, давая ей понять, что пора переходить на спортивный режим езды. Настроив свой автопилот на движение к дому, та быстро затрусила во всю свою единственную лошадиную силу.

Скоро проскочив все злополучные места с «восставшими мертвецами», они добрались до деревни и на полном скаку влетели в распахнутые ворота двора, едва не задев створки.

В поселке уже не спали, грохот взрыва разбудил всех от мала до велика. Хорошо, что дом Фомича располагался на окраине поселения, иначе, каждая собака бы знала об их прибытии. Во дворе с криками встречала обеспокоенная супруга:

— Где ты так долго шатаешься? Пока тебя не было, тут такие дела творятся. Совсем обо мне не думаешь! А по селу бандиты лазают, до баб охочие! Лукерье, соседке нашей, под утро заявился уголовник, такой гадкий и грязный, стал ей ограду ломать. Так она своими воплями всю деревню перебудила! А потом вдруг взрыв раздался, и этот душегуб умер прямо посреди двора. Так страшно, аж жуть берет.

Пожилая женщина, переведя дух, внезапно приостановив подачу новостей, с удивлением вгляделась в странный груз, лежавший на соломе в телеге, и на грязного оборванного прихрамывающего мужа.

— Это же мальчонка! Святые угодники. Ты откуда старый его приволок, да еще всего опаленного? Охальник! Ненароком украл, поди, нехристь цыганская?

— Марья! Хватит голосить попусту, счас вся деревня услышит. Несем его в избу, пока соседи не увидели.

Старики вдвоем быстро перенесли найденыша в дом, где женщина освободила его от остатков одежды, которую бросила в пламя печи. Затем теплой водой обмыла мальчика и наложила на раны примочку из настоя мать-и-мачехи с шиповником.