– Так вы чего, в квартиру, что ли, прямо въехали? – буркнул его сосед справа, который уже гораздо более собранней и внимательней, чем еще каких-нибудь пару минут назад, производил осмотр прилегающей к их передвижному посту наблюдения местности.

– Да нет. Там, на первом этаже, магазин в то время был. «Вино – воды». Мы как раз в подсобку к ним вписались. В складское помещение. Ну, значит, вылезаем из машины. Стоим, смотрим. Вдруг слышим: вой, визг, топот. Директор бежит. Такой... полу-Хаим, полу-Хачатур. Я вас посажу, кричит. Платить мне будете за порчу государственного имущества. Постояли мы так, послушали его. А потом Митрофаныч, старшой наш, царство ему небесное, медленно так «мурку»[30]из кармана достает. И говорит ему. Так просто, от балды. Давайте-ка, говорит, гражданин, не будем надрывать связки и морозить гланды, а пройдем к вам внутрь, в ваше подсобное помещение. Есть, мол, у нас неопровержимые данные, что у вас тут неучтенная партия ликеро-водочной продукции пылится. А это ж уже при Горбатом было, в самый разгар антиалкогольной. Тут наш директор сначала покраснел, потом побледнел, потом посерел. Ножки у него подкосились, в снег прямо так, на коленочки, бух. Не губите, говорит, ребята. Я вам, говорит, за тот ущерб, что моя стенка вашему бедному автомобилю нанесла, ящик самого что ни на есть отборного... армянского разлива.... – Рассказчик повернул голову направо. – Ты чего это... заерзал?

– Да, Васильич, все... кончай... со своими байками. – Его сосед, в серой дубленке, нахмурясь и высоко подняв локоть, демонстративно поднес к глазам свое левое запястье. Несмотря на некоторую неопределенность возраста своего соседа, он был заметно моложе его и, что было еще гораздо более очевидно, беднее опытом, но по этой фразе, равно как и по некоторым другим отмеченным ранее поведенческим нюансам, расположившийся на заднем сиденье Иванов мог сделать вполне однозначный вывод о том, кто был официально старшим в этом тандеме.

– А что случилось? – вздернул вверх правую бровь Васильич.

– Что случилось? Время уже.

– Да еще целых пять минут. – Рука, покоившаяся на кожаной оплетке руля, изменила угол своего положения, и из-под обреза темно-синего рукава блеснул «нержавейкой» корпус «Командирских». – Даже семь.

– Все равно. Надо быть наготове.

– А ну-ка, Геннадий Андреич, тезка великого дядюшки Зю, посмотри-ка на меня... внимательно, – довольно неожиданно скорее приказал, чем попросил сидящий на водительском месте товарищ.

– Зачем? – слегка встрепенулся тезка Геннадий Андреич, но голову налево все же повернул.

– Давай, давай... в глаза смотреть, – устремил на него свой немного хитроватый прищур Анатолий Васильич. – А теперь скажи-ка мне, друг мой ситный, будь столь любезен, сколько сейчас человек идет прямо на нас, по тротуару.

– Трое. Две бабы уже близко, один мужик чуть подальше, – слегка вызывающим тоном ответил вопрошаемый.

– А сзади? – Заметив некоторую заминку, вопрошающий тут же ответил сам: – Тоже трое. Только двое, наоборот, вдалеке. А одна бабулька сейчас как раз приближается к нам, между прочим, с вашей, сэр, стороны.

– Молодец, как я их видеть-то должен? Все зеркала на тебя настроены. Сэр.

– Хорошо. Скажите мне тогда, милостивый государь, сколько человек сейчас находится в зоне нашей видимости на бульваре?

Шатен, чуть опустив вниз голову, после секундного раздумья, немного неуверенно протянул:

– Тоже... трое. Здесь, по нашей стороне, вдоль пруда мама с дочкой идет. На той... на скамейке... дедок сидит, с палочкой.

– Ан нет, – покачал головой его визави с бесцветными волосами. – Четверо. На нашем берегу со стороны Покровки еще одна бабулька ползет.

– Да ты ее тоже в зеркало боковое срисовал.

– Ну, конечно, в зеркало. Нет, дорогой гражданин начальник, это не зеркало боковое, а зрение. Дядя Толя, может, и вправду болтлив стал к старости... не в меру, но квалификации еще, слава богу, не потерял. И наготове он всегда, от первой минуты до последней.

– А почему вы сказали «четверо на бульваре»? – вмешался в диалог сидящей перед ним пары Иванов, почти прилипнув лбом к слегка затонированному левому боковому стеклу. – Их же там... раз, два, три... четыре... пять, шесть... семь. Вон, по тому берегу, за «поплавком», женщина с собакой гуляет. Видите? А возле «Лебедя» этого... вон, за закутком таким огороженным, двое каликов чего-то там разливают.

– Где? – с притворно громким удивлением повернул голову в указанном направлении только что продемонстрировавший столь удивительную наблюдательность дядя Толя и тут же этой самой головой сокрушенно закачал: – Ах да, да, да, да, да. Ты смотри, проморгали.

– И на старуху бывает проруха, – в унисон ему вздохнул его начальственный шатенистый сосед, но, скосив глаза в сторону уже внимательно наблюдающего не за обстановкой на бульваре, а за ними самими Иванова, не выдержал и улыбнулся.

– А-а! Понятно, – выразительно протянул Олег и снова, но в этот раз уже гораздо более пристально посмотрел в окно на зафиксированных им, но не учтенных его коллегами лиц, мотивы пребывания которых в данное время в данном месте для него теперь более менее прояснились. Он немного помолчал и, переведя взгляд обратно, на своих только что слегка поиздевавшихся над ним спутников, снова спросил: – А как вы думаете, с какой точки его лучше всего можно здесь контролировать? Фиксировать. С прудов... с бульвара или... может быть, с этой стороны, с тротуара?

– Во-первых, это элементарно можно сделать из касс. Искомое нами лицо может, кстати, уже там находиться. Пока мы здесь сидим, в кассы нырнуло семь человек, а вынырнуло до сих пор всего лишь четверо. – Сидящий на правом переднем месте спутник в серой дубленке, повернув голову налево, вежливо спросил у своего соседа: – Все правильно, Анатолий Васильич? Я не обсчитался?

– Правильно, – демонстративно снисходительно кивнул Анатолий Васильич и тут же уже своим обычным голосом добавил: – Между прочим, самое удобное место для наблюдения и... спокойное... на той стороне, за прудом, на проезжей. Припарковал машину вон, скажем, там, возле дома номер двенадцать дробь «А», достал хорошую оптику и... весь ландшафт как на ладони.

– Но наши же там тоже ходят, – возразил его начальник. – В момент срисуют.

– Срисуют, – согласился автор озвученной чуть ранее гипотезы. – Это я так, в идеале. Кстати, хорошо, что они не летом здесь все это затеяли, когда бульвар весь зеленью закрыт. И в выходные.

– Почему... хорошо, что в выходные? – тут же выглянуло сзади лицо Иванова.

– Потому что в будний день здесь народу в пять раз больше, если не в десять. А машин и подавно. Мы бы тут хрен еще где приткнулись. В будни обычно тут в это время только перед самим театром место свободное есть. Но нам перед театром не надо. А здесь, где мы сейчас, и дальше туда... до казахского посольства, все забито. Да и пробки частенько бывают. Отсюда и аж до самих Мясницких Ворот. Не в час дня, правда, попозже. Кстати, очень интересный момент. Сейчас только в голову пришло. Так можно, никуда не выходя, просто из тачки, потихонечку в этой пробке тащась, в правом ряду, элементарно вашего этого ходока срисовать.