Дело не сразу идет на лад, но уже к обеду Кузнецов освоился, и борозды стали получаться одинаковой глубины и ровные, будто прочерченные по линейке.

Сев тоже начинаем по приметам. Овёс — после того, как распускается береза, ячмень — как только расцветает можжевельник.

Первый день сева — праздник. Батюшка служит молебен, и на пашню первым ступает ребенок в рубашке кипенно-белого цвета с лукошком в руках. Идет он босиком, неторопливо, горсть за горстью бросая зерно.

От этой картинки у меня почему-то на глаза наворачиваются слёзы — я словно прикасаюсь к чему-то родному, исконному, к чему подсознательно тянется естество каждого, кто живет на нашей земле.

28. О вате — полезной и неизвестной

Только когда посевная подходит к концу, я переключаюсь на другие хозяйственные вопросы. Новый плуг показал себя с хорошей стороны, и несмотря на возражения Сухарева, после того, как были распаханы помещичьи поля, я разрешила Кузнецову использовать плуг на наделах крестьянских.

Конечно, многие хозяева к этому времени справились и сами, а кто-то и вовсе побоялся использовать новшество, но хотя бы несколько дворов новинку опробовали, а значит, при сборе урожая уже будет база для сравнений. Я и барские поля велела надвое поделить, и половину по-прежнему распахивать сохой.

Захара Егоровича я озадачиваю восстановлением сырного заводика — мне нужно понять, сколько денег на это потребуется, и стоит ли оно того. Сможем ли мы конкурировать с теми сырами, что уже есть на местном и московском рынках?

Но куда больше меня занимает вопрос производства ваты. Я уже поняла, что здесь про неё ничего почти не знают и пользы ее еще не осознают.

Подготовку местного общества к новому продукту я начала с тетушки — той я могу открыто рассказать, какое широкое применение получила вата в веке двадцатом. Глафира Дементьевна выслушивает меня внимательно, но выражает сомнение:

— У нас, вроде, для всего этого и мох хорошо идёт — и свежий, и высушенный. Станут ли твою ва-ту, — она произносит незнакомое слово по слогам, — покупать? Привычное-то да бесплатное всяко лучше.

Я понимаю, что она права — в консерватизме окружающих уже имела возможность убедиться. Но под лежачий камень вода не течет, а потому я всё-таки решаю действовать. Для начала я устраиваю что-то вроде небольшого совещания, на которое первой приглашаю Настасью (теперь я уже редко называю ее Анастасией) и Варвару — мне нужно мнение потенциальных потребителей. И хотя я понимаю, что наш товар будет рассчитан на более состоятельную публику, нужно же с чего-то начинать.

Я, как могу, рассказываю им о вате — ее свойствах, способах применения, — а потом зачитываю отрывки из статьи в «Земледельческой газеты».

— Подушки, одеяла, палочки для чистки ушей! — воодушевленно перечисляю я и натыкаюсь на недоуменные взгляды.

И мое настроение сразу меняется.

— Да разве же вам пуховые подушки и одеяла не нравятся, ваше сиятельство? — спрашивает Сухарева. — Вон они какие мягкие да теплые. А коли пуховые не по душе, так есть шерстяные.

Она не хуже меня понимает, что пуховые и шерстяные постельные принадлежности могут позволить себе только дворяне да обеспеченные торговцы — крестьянские же подушки и матрасы набиты сеном. И хотя это тоже хорошо и даже полезно (сама в детстве на таких спала), но разве плохо, если у людей будет возможность выбора?

Варвара же и вовсе отделывается угодливым — «как изволите, Анна Николаевна». Я понимаю, что женщины тут решать не привыкли, и расширяю команду. На следующее заседание я приглашаю уже самого Сухарева и доктора Назарова. Вот Дмитрий Степанович как раз меня поддерживает.

— Вполне понимаю, о чём вы говорите, Анна Николаевна, — одобрительно кивает он. — Полагаю, такое вещество со спутанными волокнами может хорошо впитывать жидкость и могло бы быть полезно в медицине. Сейчас мы применяем корпию — распущенную на нитки ветошь, что не всегда удобно, — но не успеваю я похвалить его за такой ход мыслей, как он добавляет: — Но вы же понимаете — хлопок слишком дорог, чтобы можно было запросто использовать его для подобных целей. Его везут издалека.

— Конечно, понимаю, Дмитрий Степанович! — сержусь я. — Но в том-то и задача — нам нужно чем-то хлопок заменить. И не льном — он тоже дорог.

Я снова возвращаюсь к заметке в газете и зачитываю названия тех растений, что предлагает использовать автор. Но из всего перечисленного у нас растет только тополь. Но если его пух способен вызвать аллергию, то может быть, аллергенами будут и производимые из него продукты?

Когда я озвучиваю эту мысль, то понимаю, что слово «аллергия» ни доктору, ни, тем более, Сухареву не знакомо. Но оба списывают мои познания на похвальную образованность выпускницы московской гимназии. А Назаров, подумав, говорит:

— Пару лет назад я читал труд английского врача (фамилию запамятовал!) который описывал нечто подобное — сенную лихорадку. Но вы правы, я и сам замечал, что в период цветения тополей у некоторых моих пациентов наблюдаются похожие симптомы — заложенность носа, слезотечение, головные боли.

Мне ужасно обидно, но, похоже, стоит признать, что делать вату нам не из чего. Видя мое разочарование, Захар Егорович, всё-таки снисходит до совета:

— А ежели, ваше сиятельство, для этих целей использовать шерсть? У баб, когда они овечью шерсть чёсками чешут, завсегда много очесов остается — для прядения они не годятся, обувь из них тоже не свалять.

Идея не кажется блестящей — шерстяные подушки и одеяла здесь и так уже в обиходе, да и много ли таких очесов найдется в хозяйстве. Но всё-таки я решаю попробовать. А параллельно прошу Сухарева всё-таки закупить небольшую партию хлопка — для пробной партии ватных палочек его потребуется совсем чуть-чуть, а продавать диковинку можно по отнюдь не маленькой цене — главное убедить потребителя в полезности и эксклюзивности товара.

— Постойте! — спохватывается уже у дверей Назаров. — Мы же с вами совсем забыли про кипрей! Он же тоже есть в этом списке!

— Кипрей? — переспрашиваю я. Мне это название ни о чём не говорит.

— В народе его называют иван-чаем, — поясняет доктор.

А я стукаю себя по лбу. И как я могла об этом забыть? Я же прекрасно знала о его втором названии — изучала когда-то и в колледже, и в университете.

— Он тут повсюду растет! — подхватывает и Сухарев. Похоже, он тоже не признал старого знакомца в газетной статейке. — И пухом его у нас в самом деле иной раз подушки набивают. Только, по-моему, собирать его для подушек — баловство, пустая трата времени.