Он улыбнулся. Любит. Плачет тайком, когда думает, что он не видит. А он видит. Все видит. Конечно, заплачешь тут. Проводила на фронт крепкого, сильного мужчину, а назад получила половинчатую, ни на что не годную развалину без ноги и по факту с одной рукой. Вторая-то есть… Да разве рука то? Так, придаток бесполезный. Он скрипнул зубами. Обратно, что ли, на фронт попроситься? Там он и таким глотки фрицам рвать станет. И отсутствие ноги и руки ему не помеха, он их зубами рвать будет! Зубы у него в порядке!

— Федя… Тут телеграмма странная пришла. Я ничего не понимаю… — в комнату вошла Лена, державшая в руке клочок бумаги. Она задумчиво хмурилась, снова и снова перечитывая слова на листочке.

— Ну-ка покажи, — хрипло проговорил Федор, садясь. Взяв в руки клочок бумаги, протянутый женой, он медленно прочел: — Девочки письмо ваше имя тчк Другой информации ребенке нет тчк Ранена серьезно зпт нужна помощь тчк Отправят приют зпт умрет.

Федор медленно опустил телеграмму и нахмурился.

— У девочки письмо на мое имя… Серьезно ранена, информации о ней нет. Получается, что у нее только письмо. Мое письмо… Пионерка Тамара? — изумленно произнес Федор. — Неужели Тамара? Лена, — поднял он глаза на растерянную и ничего не понимающую жену. — Откуда телеграмма?

— С госпиталя… Со Свердловска… — тихо отозвалась женщина.

— С госпиталя… Серьезно ранена… Настолько, что даже имя назвать не может? Только письмо… Господи, неужели она сохранила его? — проворчал Федор, торопливо пристегивая протез. Перед глазами его стояла девочка с двумя косичками и с тревогой смотрела на него огромными, ясными карими глазищами. — Черт побери! Эти идиоты что, девчонку в дивизии оставили? — вдруг психанул он, отбрасывая непослушный протез и схватившись за голову рукой. — На передовой? Девочку!!! Ее же в тыл отправить должны были! Идиоты… Она же ребенок совсем, — простонал он, покачиваясь из стороны в сторону.

— Федя… Я ничего не понимаю… Какая девочка? Где? — худенькая темноволосая женщина опустилась на кровать рядом с ним. — Какая передовая? Откуда там ребенок?

— Я не знаю, откуда она взялась! Как попала в дивизию… — пробормотал мужчина. — Подожди… Она что-то говорила… — Федор потер лоб пальцами, силясь вспомнить. — Нет, не помню, — горестно качнул он опущенной головой. Поерзав на кровати, покряхтел, искоса взглянул на терпеливо ожидавшую продолжения жену и, тяжело вздохнув, продолжил: — Она маленькая совсем, Лен, как наша Надюшка. Откуда она взялась в госпитале? Я бредил… Она сидела со мной. Письма читала. И Тарасу тоже. Нашла какое-то письмо и читала ему. У него сына ранило в 41 м, в Ленинграде, — сумбурно бормотал Федор. — Она же не знала… Тарас, конечно, все понял. Она пришла заплаканная. Мстить собралась… За меня, за Тараса, за мать… За мать. Подожди. Значит, мать погибла. У нее никого не осталось больше, Лена! Понимаешь? Никого! Бедная девочка…

— Она осталась в госпитале? Почему ее в тыл не отправили? — ахнула женщина, закрыв рот рукой.

— В госпитале? Нет, вряд ли. Она разведчицей стать хотела, — «Я разведчицей стану. Я девочка, я легко пройду там, где не пройдут взрослые мужчины… Я буду следить за фрицами, а вы их бить станете! Я всё найду, до последней гранаты посчитаю!» — он ясно видел девочку, стоявшую перед ним на коленях, прижимая кулачки к груди, и столько ярости, столько решимости было в ее голосе… — Нет, Лен. Не осталась она в госпитале, — горько проговорил он.

«Знаешь, где самое надежное место? Под кроватью у майора. Там точно искать не станут», — вдруг ясно всплыли в памяти его же собственные слова. Тогда он подшутил над девчонкой… Ну не верил он, ни разу не верил, что девочку оставят на передовой! Задрав голову кверху, он простонал:

— Это я… Лена, из-за меня она там осталась! Добилась-таки своего, паршивка… А я «помог»… Господи, что же я натворил? Дошутился, твою мать! — яростно впечатал мужчина в кровать кулак.

— Да объясни ты толком уже! — повысила женщина голос.

— Понимаешь… Ее в тыл собрались отправлять. Она сбежать хотела, спрятаться, чтобы не увезли. Мол, останется, разведчицей станет, за меня мстить фрицам будет, — Федор тяжело вздохнул. — А я сказал, что под кроватью у майора самое надежное место, там искать ее не станут. Я тогда ей письмо отдал, чтобы она меня найти смогла. Думал, отправят ее в тыл, переписываться станем… Уж очень девчонка заполошная, горит вся… Так ни разу и не написала, — горько хмыкнул Федор. — А письмо сберегла, видать…

— А как она в Свердловск-то попала? — сдвинула брови женщина. — И если в отряде осталась, у нее же должны быть какие-то документы… Ну хоть какие-то! Почему только письмо?

— А разведчики документы командиру сдают, чтобы, если поймают, не узнали кто и откуда… Тем более девочка. Так у нее хоть шанс выжить был, — задумчиво ответил мужчина жене. — А в Свердловске… Видать, ранение очень серьезное, раз туда отправили… Но почему информации нет никакой? Что же с тобой случилось, пионерка Тамара? — задумчиво пробормотал он.

— Господи… И что теперь? — с тревогой спросила женщина.

— Теперь? Лена… Я не могу ее оставить… Ведь она из-за меня… Понимаешь? — Федор потер лоб ладонью. — Вот что… Я поеду в Свердловск и заберу ее. Будет у нас две дочери. Примешь?

Елена, прикрыв рот ладонью, в ужасе смотрела на мужа.

— Она же большая, Федя… А если не поедет? — прошептала она.

— На месте разберусь, — решительно отозвался Федор. — Я привезу ее. Потом разбираться будем.

— Да куда же ты поедешь? — ахнула женщина. — Сам еле двигаешься!

— Нормально я двигаюсь, — сдвинул брови мужчина. — Подай мой протез. И собери мне там с собой чего-ничего. А я на вокзал, за билетом.

Глава 11

Достать билет на поезд оказалось невозможно ни по дружбе, ни за деньги. Федор отправился своим ходом. До Свердловска он добирался две недели — где пешком, где на перекладных. Ночевал где придется: и добрые люди оставляли на ночь, и на вокзалах приходилось кое-как перебиваться, а то и в тряском кузове прикорнуть. Культя вновь воспалилась, натертая плохо