Петр прямо на него и той же дубинкой укладывает и этого на месте: «Будешь знать, как царя не признавать». Какая уж тут опера! Страшный человек». Когда мы вошли в его рабочую комнату, и я увидел на мольберте Петра, я понял, какую «страшную» картину написал Серов, и мне стало ясно, что это произведение одно из самых великих в истории русского искусства. Я подумал про себя: если этот человек не написал второй «Девочки с персиками» и новой «Девушки, освещенной солнцем», то он сделал нечто большее, – такого подлинного Петра, какого мы до того не видали. Не знаю, увидим ли еще.

На первоначальном варианте картины кроме Петра на переднем плане была изображена барка, на которой стояли в рваных рубашках голодные мужики, согнанные сюда за тысячу верст. Эти огромные первопланные фигуры портили картину, внося в нее ненужную анекдотичность, ту же неприятную ноту, которая так испортила Серовскую «Елизавету». Я умолял его отказаться от этой ненужной подробности, превращающей фреску в картинку, но я знал, что он в подобных случаях выказывал чудовищное упрямство, даже если ясно видел, что неправ. Через несколько дней он просил меня зайти «поглядеть»: картина была уже в том виде, в котором сохранилась до сегодняшних дней. Впечатление грандиозной фрески дает уже сама композиция с удачно найденными монументальными силуэтами трех фигур на фоне неба. Это впечатление еще больше усиливается от общей красочной гаммы картины – благородно серой, не бесцветной, а сгущенно-красочной. В последние два года Серов возился с новым «Петром» и задумал «Екатерину II» для той же Кнебелевской серии исторических школьных картин. Новый «Петр» должен был, как и первый, изображать страшного царя едущим в тележке на работы. По дороге ему повстречался какой-то праздношатающийся мужичонка, и он, не имея времени остановиться, потому что вечно спешил, успевает только отпустить ему крепкое словцо, погрозив огромным кулаком. Эту картину он несколько раз переделывал и начинал заново; один из ее вариантов есть в музее Александра III, другой – в собрании E.М. Терещенко, а рисунки, относящиеся как к этой, так и к другим аналогичным композициям, разошлись по разным общественным и частным коллекциям.

Надо упомянуть еще об одной картине, предназначавшейся для той же Кнебелевской серии и тоже оставшейся неоконченной. Это «Кубок большого орла». Сцена происходит в стеклянном коридоре Монплезира и изображает один из тех эпизодов жизни Петра, когда он заставлял гостя пить до изнеможения, и, если тот отказывался, вливал ему вино в глотку силой. Наконец, сохранились эскизы и наброски еще для двух картин, из жизни Петра – «Всешутейший собор» и «Спуск корабля Петром Великим».

Так из Серовских иллюстраций постепенно выросли полные глубокого значения картины. Ничто похожее произошло и в другой области, в которой он еще в 1895 году попытал свои иллюстраторские силы. В этом году А.И. Мамонтов задумал издать басни Крылова и завел с Серовым речь об иллюстрациях к ним. Тот с радостью ухватился за предложение, открывавшее широкое поле для применения его знаний по звериной части. Он сделал несколько рисунков, но издание не состоялось, и только два рисунка были изданы. Серов стал часто ходить в Зоологический сад, и добрая половина его многочисленных альбомов наполнена рисунками всякого зверья. Приезжая в Петербург, он и тут почти каждый раз, хоть на короткое время, забегал в Зоологический сад, что делал неизменно и во всех крупных городах Европы. Еще из Мюнхена в 1885 году, он писал своей невесте, собираясь ехать в Амстердам: «В Амстердаме мне готовится еще одно – и весьма для меня большое удовольствие: там прекраснейший, второй после Лондонского, Зоологический сад. Это меня, представь, почти столько же радует, как чудные картины в галереях, о которых я слыхал от Koeppinga.

Мысль о баснях крепко засела ему в голову, и он твердо решил рисовать не для издателя, а просто для себя, – «для души». С 1896 года он все свободное от заказов время посвящает жизни волков, медведей, лисиц, и особенно ворон, к которым чувствовал какую-то нежную привязанность. Нет, кажется, ни одного альбома, где бы не было зарисовано несколько ворон. К этому времени относится и чудесная акварель Третьяковской галереи «Ворона и канарейка».

Басни сохранились в очень большом числе вариантов, так как Серов постоянно возвращался к ним снова и в сущности работал над ними, с небольшими перерывами, в течение пятнадцати лет – с 1895 по 1911 годы. Старых рисунков он не уничтожал, а накладывал на них чистый лист довольно тонкой французской бумаги, и имея под ним прежний контур, смело проходил по нему карандашом, подчеркивая главное и опуская второстепенное. Некоторые басни сохранились, таким образом, в пяти, шести и даже десяти повторениях. Несмотря на то, что они почти тождественны, именно эти повторные экземпляры дают возможность проникнуть в процесс работы художника, и вскрывают все его стремления и затаённые желания. Первые из этих басен сделаны с совершенно иным чувством, чем последующие варианты. Приступая к ним в 1895 году, он смотрел на свою работу как на обычную книжную иллюстрацию, и понял ее так, как понимали тогдашние иллюстраторы: страница должна быть украшена сочной заставкой, сделанной в легкой, свободной, «вкусной» акварельной технике, с эффектными массами света и теней, с контрастом черного и белого. Образцом такого именно типа иллюстраций может служить сохранившийся в Серовских папках эскиз к басне «Свинья под дубом». Чуткий художник, вскоре, однако, понял, что в такой виньетке, как бы ни была она приправлена гуашью, совсем нет главного, – дедушки Крылова. Нет того, до последней степени простого, здорового детского и мужицкого языка, тех настоящих, а не надуманных, положений, которыми отличаются Крыловские басни. Серов чувствовал, что для перевода басен на язык пластических образов необходимо найти какой-то иной, совсем другой способ передачи, и он начал его искать. Эти поиски продолжались целых 15 лет, и еще за несколько месяцев до смерти он добрую половину лета потратил на то, чтобы с удвоенной энергией вновь, еще один, последний раз налечь на свое любимое детище и отыскать этот недававшийся «язык басни».

Две басни, изданные А.И. Мамонтовым в его «Детском отдыхе» – «Квартет» и «Щука» – уже несколько упрощены по сравнению со «Свиньей под дубом». Первая сделана в 1895 году, и в общем очень близка к той, которая позже была отредактирована им еще раз. «Щука» относится к 1896 году, и также мало была впоследствии изменена. Это чудесные, но совсем не «басенные» рисунки, а просто мастерски выхваченные из жизни наблюдения и впечатления. Особенно упорно работал он над баснями в 1898 году, в имении гр. Мусиных-Пушкиных «Борисоглеб»