– Я знаю, что Чашкин в юности писал стихи, мечтал стать литератором. А потом кто-то переубедил его. Не вы ли?

– Может быть. Пасынок бредил поэзией, вероятно, думал, что гениален. Знаете, как все вышло? Я приходил к нему, жившему у бабушки, в гости. Однажды Артем решил почитать свои стихи. Раз почитал, два… На третий я не выдержал, завел в ответ: «Ни креста, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать…»

– То есть вы стали читать стихи Бродского?

– Ну да, специально выучил. И до сих пор помню. «В деревне Бог не проживает по углам, как думают насмешники, а всюду. Он освящает кровлю и посуду и честно делит двери пополам…» Я понимал тогда, что жестоко так гнобить мальчика. Но кем бы Тема стал, если бы продолжал писать без признания и смысла? Еще начал бы пить от горя, от безответной любви к какой-нибудь дуре, от того, что его не понимают… И вот я читаю хорошие чужие стихи, а он даже не догадывался, что отчим может их знать. Потом говорю ему спокойно: «Гениальность в простоте. Вот если бы ты мог написать обыденными словами что-то, отчего сдавит сердце и выступят на глазах слезы, я бы первым тебя к себе прижал и заплакал бы над твоей строкой. Вот послушай еще: «И солнце наподобье колобка зайдет на удивление синичке на миг за кучевые облака для траура, а может, по привычке…» Ты так можешь?» Потом бывшая теща позвонила и сообщила, что у Артема после моего отъезда случилось нечто вроде истерики. Воплей не было, но он исступленно рвал листы с распечатками своих стихов.

– Может, юноша не поэтического признания добивался, а вашей любви?

– Вряд ли. Но даже если и так, действовать надо по-другому. Хочешь любви, так добивайся ее, а не стихи сочиняй. Мужчина должен быть мужчиной. Причем мужчине требуется от другого мужчины не любовь, а уважение. Кстати, я сразу прекрасно понял: Тема никогда не стал бы великим поэтом. Зато мог стать неплохим биржевиком. Артем ведь работал в брокерской конторе. И вот был один случай. Как-то стали дешеветь американские ценные бумаги, которые целый год до того устойчиво росли. Клиент Артема приказал ему срочно скупать их, а парень, наоборот, в течение часа все, что было на руках у того дурачка, спихнул и приобрел колл-опцион на золото. Тот клиент, крупный чиновник, чуть не лопнул от злости, даже прислал своих горилл, чтобы те брокера к нему притащили… Но еще до конца дня все изменилось, те бумаги не стали стоить и копейки, а чиновник вместо того, чтобы по собственной тупости разориться, стал вдвое богаче. Хорошо хоть хватило у него ума выдать Артему миллион премиальных.

– Миллион… чего? – уточнила Лара.

– Не рублей же.

– Если вы такого высокого мнения о финансовом таланте Чашкина, то почему не хотите, чтобы он занял место Буховича?

– Потому что хочу видеть на месте своего зама более достойного человека.

В дверь осторожно постучали. Створка приоткрылась, и в щель просунулась голова Оборкиной.

– Можно? – еле слышно прошептала Ада Семеновна.

Ломидзе махнул рукой, подзывая ее.

Главный бухгалтер едва приотворила дверь, протиснулась боком, словно кто-то в приемной мешал ей войти, посмотрела на Лару и медленно направилась к свободному креслу, переваливаясь и тяжело вздыхая, как будто каждый шаг давался ей с превеликим трудом. Опустилась на сиденье и опять же со вздохом откинулась на спинку.

– Пятьдесят граммов для поправки здоровья? – спросил Петр Иванович.

Оборкина кивнула и патетически произнесла:

– Какой ужас! – Затем подняла придвинутый ей бокал: – Ваше здоровье…

Выпила коньяк одним глотком, поморщилась, взяла с блюдечка дольку лимона, откусила и поморщилась снова.

Петр Иванович посмотрел на поставленный на стол пустой бокал и снова наполнил его уже без лишних вопросов.

– Ну и что теперь? – удрученно покачала головой Оборкина. – Ты не подскажешь, Петя?

Ада Семеновна назвала председателя правления так запросто, словно специально демонстрируя Ларе, что время церемоний прошло.

– Может, мне уволиться? – продолжила главбух. – Дольше проживу, а? Ты как считаешь? Вот Ларочку вместо себя оставлю. Я ее подготовила, сам знаешь.

Взгляд женщины упал на бокал с коньяком, рука потянулась к нему.

– Вот и прошла жизнь, а за спиной – ничего. Ничего хорошего. Нет радости. Кто ж знал, что жизнь такая короткая? У меня всего один день счастья и был за все мое существование. Это когда мы с первым мужем расписывались. Я так радовалась, так смеялась… Пока он мне рожу не начистил. А теперь вот проклятая жизнь меня мордует. Лупит, лупит… и ведь, боюсь, не отпустит. Поэтому у меня просьба ко всем вам: похороните меня на Северном кладбище рядом с моей мамой. Ничего другого для меня делать не надо. Только закопайте, и все.

– Хватит кривляться! – приказал Ломидзе.

– Как скажешь, – согласилась Оборкина и выпрямилась.

Лара удивилась тому, как только что вроде бы испуганная и пьяная Ада Семеновна превратилась в себя обычную, спокойную.

– Мне можно удалиться? – произнесла девушка, поднимаясь.

– Сидите! – приказал председатель правления. – Вас это также касается. Крошина нам будет не хватать, уж точно. Он свое дело знал. А теперь нам особенно пригодились бы его опыт и связи. Вряд ли кто-то хочет нас запугать, хотя и такое исключать нельзя. Следователи подозревают Артема, но…

– Не может быть! – удивилась Оборкина. – Твоего… то есть нашего Артема? И что?

– Да ничего. Пусть работают. А я уже связался с одной корпорацией, пообещали прислать своих специалистов по безопасности…

Разговор продлился недолго. Лара с Адой Семеновной вышли из кабинета председателя правления вместе. Шагали по коридору молча, но когда подошли к своим кабинетам, Оборкина спросила:

– Ты веришь, что все это Чашкин устроил?

Лара помотала головой и шепнула:

– Ломидзе считает, что покушались на него, потому что стреляли по его машине, в которой случайно ехали Крошин с женой.

Ада Семеновна приоткрыла дверь своего кабинета:

– Заходи.

Женщины сели возле стола, и тогда Оборкина заговорила быстро:

– Я тоже думаю, что убить хотели Петра Ивановича. Только не Чашкин, разумеется. А жена Ломидзе. Не сама, конечно, наняла кого-то. Ты намекни своему Гущину, пусть ее потрясет.

– Но зачем мадам Ломидзе убивать мужа? Ведь по брачному договору она в случае насильственной смерти супруга ничего не получает. Вы же сами мне говорили, что у них с Буховичем договоры были одинаковые.

– Ага, один и тот же адвокат составлял. Так, может, красотка завела себе какого-нибудь альфонса молодого, и тот сам решил, не зная про условие. Потому что спать с ней при живом муже чревато: Петр Иванович, если бы узнал, точно бы того смельчака на кусочки разрезал. Ломидзе ведь, до того как в банк прийти, бригаду держал.