сложностей оказалось выше у тех детей, которых выносила суррогатная мать (а генетически они дети своих родителей), чем у тех, кто получился из донорской яйцеклетки или сперматозоида. А вот в подростковом возрасте ситуация меняется на противоположную: если ребенок генетически связан с родителями (даже если его выносила суррогатная мать), они демонстрируют по отношению к нему больше принятия и меньше негативных эмоций. Донорство яйцеклетки отражается на отношениях матерей с подростками хуже, чем донорство спермы. Сами подростки чувствуют себя в семье комфортнее, если знали о своем происхождении с детства. Подростковый возраст – это в любом случае трудное время для семьи, а если мать с ребенком еще и дополнительно чувствуют себя непохожими друг на друга, и притом ребенок не очень понимает, чем это объяснить (кроме того, что они совершенно разные люди!), то напряженность нарастает. Авторы, впрочем, подчеркивают, что в любом случае все исследованные семьи были вполне функциональны и благополучны. Отсутствие генетического родства совершенно точно не является непреодолимым препятствием для формирования теплых отношений – складываются же они у нас как-то с супругами и друзьями!

Усыновление тоже бывает разным. В США, например, существует практика добровольной передачи ребенка, о которой биологическая и приемная мать договариваются зачастую еще на стадии беременности; они могут поддерживать контакт в будущем и не скрывать от ребенка историю его появления. Еще бывают фостерные семьи – туда ребенка передает государство в случае его принудительного изъятия из родной семьи, и заранее неясно, останется ли он с новыми родителями навсегда или прежняя семья заберет его обратно, например, после лечения от наркотической зависимости. Еще бывает, как везде, родственное усыновление. Также широко распространено международное, при котором ребенок обычно уже довольно взрослый и часто тяжелобольной. Мотивы усыновителей и их ожидания также могут быть различными: одни предпочли бы родного ребенка, но бесплодны, другие хотят увеличить семью, третьи – предоставить маленькому человеку постоянный дом [21]. Понятно, что все эти истории трудно сравнивать друг с другом, и не всегда возможно аккуратно оценить влияние наследственности – слишком разнообразно (и зачастую травматично) и влияние среды. Но информации здесь все же накоплено гораздо больше, чем в случае применения вспомогательных репродуктивных технологий.

Самое главное: ключевая проблема усыновленных детей – это никакие не гены, а именно неблагоприятная среда. В детдом они попадают не от хорошей жизни, и условия в нем тоже не способствуют полноценному развитию. Тут еще заметна закономерность “чем раньше опубликовано исследование, тем ниже уровень IQ у детдомовских детей”, потому что в XX веке условия в детдомах, даже в развитых странах, были совсем чудовищными. Персонал заботился о физическом выживании детей, но с ними никто толком не занимался, не разговаривал, зачастую у них не было ни малейшей возможности сформировать привязанность к сколько-нибудь постоянному взрослому. А без привязанности невозможно развитие. Даже у физически здорового ребенка IQ в этом случае остается на уровне умственной отсталости – если только ему не посчастливилось быть усыновленным. Чем раньше ребенок попадает в семью, где им занимаются и любят (или хотя бы в такой детский дом, где у него формируется близкий контакт с кем-то из воспитателей или нянечек), тем больше шансов остается на полноценную жизнь. Обобщенные результаты 62 исследований, опубликованные в 2005 году, показали вполне предсказуемый результат: усыновленные дети превосходят по IQ как сверстников из детского дома, так и своих биологических братьев и сестер, оставшихся в неблагополучной родительской семье [22]. Они также вполне сопоставимы по IQ (по крайней мере в детском возрасте) со своими приемными братьями и сестрами или со сверстниками в целом. Правда, для усыновленных детей все равно более вероятны трудности в обучении, и они вдвое чаще нуждаются в специальных коррекционных программах (в 12,8 % случаев против 5,5 % у обычных детей) – но это, отмечают авторы, может объясняться и тем, что усыновители в принципе внимательнее смотрят на образовательные успехи и сложности своих подопечных и чаще обращаются за помощью к специалистам.

Современные исследования используют хитроумные методы обработки больших данных и позволяют пролить свет именно на генетические аспекты способности к обучению у усыновленных детей. Идея в следующем: в обычной семье дети получают от своих родителей и гены, и среду. Умные от природы родители с большей вероятностью обеспечивают своим детям среду, способствующую их развитию (и наоборот), то есть эффекты генов и среды очень тесно переплетены. Приемные же дети получают гены из одного источника, а среду из другого, что позволяет точнее оценить их эффекты по отдельности. Но это было бы легко и приятно делать, если располагать генетическими данными самого ребенка, и его биологических родителей, и его приемных родителей. А попробуй найди все эти данные для достаточно большого количества семей, если биологические родители обретаются неизвестно где и вряд ли горят желанием сдавать ДНК, а приемные могли уже и умереть к тому моменту, как ребенок стал твердо уверен, что уже не будет больше получать никакого дополнительного образования: а то вот решит он поступить в аспирантуру в сорок пять, и характеристика “количество лет обучения” снова у него изменится.

К счастью, располагая достаточно крупной базой данных, можно оценить влияние наследственности и без информации о родителях [23]. Для этого надо посмотреть, в какой степени генетическое сходство между неродственными индивидами позволяет предсказать сходство в количестве лет обучения между ними. Такая работа была проведена на участниках британского Биобанка – это хранилище генетической и медицинской информации, включающее данные о более чем полумиллионе жителей Соединенного Королевства в возрасте от 40 до 70 лет. Среди них нашлось в том числе и 7407 человек, которые были усыновлены (6311 были включены в анализ, так как для них содержались в базе достаточно качественные и полные данные и о генах, и об образовании). Выяснилось, что в первом приближении, если посмотреть на всю гору генетической информации, влияние наследственности на количество лет обучения можно оценить как 29 % для тех, кто рос с родными родителями, и 23 % для тех, кто был усыновлен. Правда, в обоих случаях был большой разброс данных, доверительные интервалы перекрывались, то есть отличие не достигло порога статистической значимости. Если же при обработке данных с самого начала применять более строгие критерии и посмотреть отдельно на те конкретные нуклеотидные замены, которые преодолевали порог статистической значимости, то они позволяют объяснить 7,4 % отличий в продолжительности обучения для детей, выросших в биологических семьях, и 3,7 % для усыновленных – и этот результат как раз был статистически очень достоверным (p = 8,23 × 10–24, то есть вероятность того, что такой результат получился