Более того — когда я ваяла, то впадала в какое-то медитативное состояние, отрешаясь от мира и сосредотачиваясь только на том, чего касались мои руки. Иногда мне казалось, что я схожу с ума — под пальцами ощущался не воск, но живая плоть, мне даже казалось, что я улавливаю сердцебиение маленьких фигурок.

Может быть, потому, что изначально я хотела создать нечто вроде куклы вуду — естественно, моей матери. Что бы я с ней делала, не знаю, вряд ли колола бы иголками. Когда я стала лепить, меня словно вело нечто, как будто не я, а кто-то иной творил, взяв меня в руки, как инструмент. Первой я вылепила собственную фигуру, которую вовсе не задумывала. Обрадовавшись тому, насколько похоже получилось, я бросилась созидать.

Я изваяла восемь фигур, включая собственную, но ни одна из них не была Ириной. Девятым стал почему-то младенец — пупс, месяцев шести от роду. В моих куклах никогда не было «упрощения» — я очень подробно вырезала все анатомические подробности, вплоть до родинок. Правда, у меня были проблемы с материалом для изготовления волос, так что все фигуры вышли лысыми, что, впрочем, не делало их менее привлекательными. Окончательно запутавшись, я полезла в Интернет, чтобы понять, почему я могу лепить прекрасные фигурки неизвестных мне людей, а хорошо известную мать — не могу.

На одном из ресурсов нашлась интересная информация. Оказалось, настоящие куклы для черной мессы отличаются от кукол вуду, в частности, тем, что они значительно больше, в рост того, кого изображают. Может, именно в этом все дело, решила я и принялась ваять вновь.

Воска у меня нашлось много, чего не скажешь о материалах для одежды, но я наловчилась: например, кукле, которую я назвала Байкер, я сшила кожанку из дерюги, покрытой несколькими слоями черного лака, и даже сработала мотоцикл из баночек из-под соевой пасты и прочего хлама. Но теперь мне предстояло изготовить одежду на куклу с меня ростом, и это было проблемой.

Решив отложить проблему на потом, я увлеченно принялась за работу. Мой старый гончарный круг для этого был не совсем пригоден, и мне приходилось ваять фигуру по частям, соединяя их на сбитом мной самой каркасе. Вскоре еще безликая, но уже обладающая приятными формами скульптура стояла посреди комнаты, а я поняла, что опять просчиталась — новая работа напоминала Ирину, как гвоздь панихиду.

И все-таки я не могла ни бросить работать, ни даже изменить что-то. Сила, превышающая мою собственную, тащила меня, как гидроцикл кайтера. И я продолжила ваять, убирая и добавляя, добавляя и убирая…

Осталось совсем немного — сделать зрачки, доработать ноздри, может, губы. Вскоре незнакомая мне молодая и очень привлекательная женщина должна ожить, потому что все мои работы, обретая глаза, оживали. Я даже не беспокоилась об этом, а уже думала над тем, из чего сделать одежду. Потребуется чертовски много материала.

Зайдя в комнату, я закончила работу, исправила некоторые огрехи и в который раз пожалела, что мне неоткуда взять даже самого паршивого парика — без волос Немезис было плохо. Окинув свое творение пристальным взглядом, я обратила внимание на то, что наметила, но не закончила венку на щиколотке девушки. Опустившись на колени, я осторожно провела пальцами в нужном месте. Раньше я подогревала воск с помощью старой плойки, но потом поняла, что этого не нужно, достаточно тепла моих рук.

Закончив с венкой, я проверила другую щиколотку, а потом посмотрела на свое творение сверху вниз.

— Хотела бы я, чтобы ты ожила, — сказала я Немезис. — Как в том мифе о Галатее. Жаль, что у меня нет знакомой Афродиты под боком…

Внезапно мне стало чертовски грустно. Какая там Афродита! У меня даже не было того, кому бы я могла показать Немезис. Конечно, я выложу ее фото на БЖД-ресурсах…

…или не выложу. Я слишком часто наблюдала, как там начинали поливать грязью чьи-то работы, вполне, кстати, достойные, — может, из зависти или природного сволочизма и подлючести — не знаю да и не желаю знать.

Не им смотреть на мою прекрасную Немезис. Не им ее критиковать. Я показала бы ее кому-то близкому, дорогому, но у меня просто не было таких людей. Никого…

— …мне так одиноко, — произнесла я, разглядывая ее ноги. Воск приобрел приятный бледно-телесный оттенок. Казалось, от него исходит тепло. — Хорошо, что ты есть у меня. Пусть даже такая. С тобой мне, наверно, не будет одиноко…

Я говорила, поднимаясь взглядом вверх, по бедру, по талии, к груди — как я все-таки хорошо ее сделала! Даже кажется, что грудь подрагивает в такт дыханию… шея немного напряжена, голова чуть повернута, на щеках легкий румянец — или это так тень от волос падает…

Стоп! От каких волос?!

У меня даже глаза на лоб полезли. Я что, еще не проснулась? Ухватив пальцами кожу на запястье, я резко ущипнула себя и айкнула — боль я могу переносить, но не люблю.

Я не спала. Сна не было ни в одном глазу… Но по плечам Немезис струились роскошные черные локоны. И грудь действительно вздымалась.

— Кажется, я знаю, как тебе помочь, — сказала Немезис, опускаясь на ковер рядом со мной.

* * *

— Ну и чего ты на меня так таращишься? — В голосе Немезис слышались веселые нотки.

— Я что, умом тронулась? — спросила я растерянно. — Вы реальны?

— Хочешь, потрогай меня, — пожала плечами она. — Еще я могу тебя поцеловать. Или укусить. Только для того, чтобы ты убедилась в том, что я не глюк. Глюки не целуются, тем более — не кусаются.

Она протянула руку и легонько щелкнула меня по носу.

— Хотя, конечно, методика моего появления здесь кого угодно сбила бы с толку, — признала наконец она. — Стоит статуя в лучах заката…

— Это магия? — спросила я.

— Это поэзия, — ответила Немезис. — Хреновая, конечно, но… А-а, ты про то, как я здесь оказалась?

Я кивнула.

— Магия — это то, что человек использует, не понимая, как оно работает, — сказала Немезис. — Посади неандертальца на гироскутер — он будет ехать и думать, что его везет магия. Видишь ли, девочка, ты умеешь делать то, чего не понимаешь. Мы называем это сверхспособностями…

— Мы? — перебила я. — Кто это — мы?

Немезис встала (кажется, нагота ничуть ее не смущала) и подошла к полке с моими работами.

— Можно? — спросила она.

Я кивнула. Она очень осторожно взяла с полки Байкера.

— Например, Микеле Солариано Росси. Предпочитает, чтобы его звали Призрак. — Она поставила фигурку на место и взяла другую, девочку с серьезным, даже немного сердитым лицом. Мне кажется, природную блондинку, но возможности сделать ей волосы у меня не было. — А эта блондинка по странному стечению обстоятельств зовется Рания, хотя мусульманка из нее, как из гвоздя панихида. Если ты будешь звать ее Леди Лед, она не обидится; если вы подружитесь, она позволит звать себя просто Льдинкой.

— И у нее тоже есть… сверхспособности? — рассеянно спросила я. Немезис кивнула. — И какие же?