После похорон Мося подошел к Тенгизу и крепко пожал ему руку. Стоявшая рядом девушка молча и вопрошающе смотрела на него.

— Сегодня пожалуйста никуда от матери не выезжай, а завтра я бы хотел тебя увидеть, — негромко сказал Фраэрман. — Есть разговор. Позвони мне завтра утром.

* * *

Грант Меновазян покинул кладбище в своем новом «мерседесе» S300, неописуемо красивой машине перламутрово-серебристого цвета с круглыми фарами, кондиционером и компьютером. За рулем сидела его жена. Эсмира прекрасно справлялась с управлением, водила быстро и резко, но уверенно, как опытный гонщик. Булгахтер никогда в жизни не сидел за рулем, поскольку его голова была слишком занята всякими умными мыслями и он постоянно думал о чем-то своем. Тигран никогда и никому не признавался, что этот рыхлый обрюзгший человечек с унылым грушеобразным носом, висевшим вниз как кишка у индюка, был, как выразился бы Мося, «главрежем и худруком всей его труппы». Идеи афер, мошенничеств, тайных операций и преступных сделок сыпались из него как из рога изобилия. Без него Мурадику очень скоро пришлось бы вновь заниматься привычным бизнесом — тупо и прямолинейно грабить магазины с фомкой и волыней. И уж давно бы пилил дрова где-нибудь, словами Аркаши Северного, «на заполярном курорте под интимным названием Ябулдинский-спец». Но добрый Рантик являлся самолично в какой-нибудь здоровенный давно некрашенный центровой универмаг, выкупленный коллективом теток-продавщиц, уверенных, что деньги им будут нести за просто так, где по пустым полкам шлялись скучающие тараканы, а мыши вешались в заплесневелых подвалах. Он являлся, напялив кепку-аэродром, в сатиновой тенниске навыпуск, в роли доброго глупого ленинаканского армяшки с во-от такой пачкой денег и канючил-просил-умолял всего-то лишь сдать ему часть магазина в аренду. А за это обещал дать всем много-много денег, и сделать ремонт, и оплатить завмагу поездку в Диснейленд с женой и сыном. Правда, надо будет подписать вот тут и тут. И действительно делал за неделю умопомрачительный евроремонт и набивал магазин сногсшибательными товарами. «Только когда поедешь, дарагой, печать оставь своему заму, он же должен товар принимать…» А спустя две недели вернувшийся из Диснейленда завмаг с изумлением узнавал, что его магазин оказывается получил банковский кредит в десять миллионов долларов сроком на три месяца под триста процентов годовых, и еще на миллион баксов понабрал товара на реализацию. Излишне уточнять, что и кредитные деньги, и дефицитные товары, и зам, и, конечно, сам Рантик к моменту возвращения завмага испарялись в неизвестном направлении. Впрочем, спустя некоторое время Рантик появлялся, разводил руками и предлагал готовому уже лезть в петлю завмагу вполне разумную схему: мы берем на себя все твои проблемы, а ты нас вводишь в состав учредителей твоего универмага; сам же пишешь заявление об уходе. Обращаться в милицию было бессмысленно, потому что вообще-то вся операция начиналась с подкупа зама, и во всех документах не стояло ни единой рантиковой закорючки.

Сидя рядом с женой, Рантик наблюдая, как разъезжаются остальные участники похорон. Его лицо было задумчивым.

— У нас осталось полгода на то, чтобы что-то сделать, — сказала Эсмира. — Если ты не сумеешь что-то сделать до того, как выйдет Мурадик, можешь забыть обо всех своих планах.

— Забыть, — эхом отозвался Рантик. — покойники и так ничего не помнят. Им нечего забывать. У меня и так уже нет никаких планов.

— Ну же, дурак! — резко воскликнула Эсмира, обращаясь непонятно к кому, то ли к нему, то ли к подрезавшему ее «опелю». — Тебе еще рано себя хоронить. В конце концов ничего не произошло.

— Ага, ничего, кроме двадцати миллионов…

— Ты ему приносил гораздо большие суммы!

— Тиграну на это наплевать. Ты его не знаешь. Он лично убивал людей, которые от него рубль утаивали, а тут…

Он положил пальцы на глаза, чтобы не расплакаться. Он всегда знал, что эта жуткая, всепоглощающая, безумная страсть когда нибудь сведет его в могилу. Нет, не он положил глаз на Эсмиру, а она на него. Еще тогда, когда она трахалась в бане с ними шестерыми, она нащупала в нем слабинку. Остальные-то ее просто драили как швабрами, а он весь трепетал от наслаждения видеть, созерцать все происходившее. После этого она еще несколько раз на него смотрела, и еще пела, выразительно поглядлывая на него. И еще погадала ему. С этого момента он оказался у нее на крючке. У него просто не было сил противостоять ее железной воле и безапеляционности. Пока Мурадик был на воле, Рантик редко-редко запускал руку в его карман. В конце концов он был сборщиком, он же составлял отчеты, он и ведал движением финансов по всем подконтрольным направлениям. Однако Эсмира быстро вникла во все его дела и вскоре он уже не понимал, как мог раньше принимать решения не посоветовавшись с ней. Их вечера начинались с его финансовых отчетов перед нею о сегодняшнем положении дел. И стоило Тиграну угодить в тюрьму, как Рантик оказался не у дел. Всем стала заправлять Эсмира. И первым ее стратегическим решением было инвестировать общаковые деньги в ценные бумаги. Как дважды два объяснила она мужу, что деньги омертвляются, лежа в сейфе, и потому на них надо купить какие-нибудь облигации или акции, или фьючерсы, или форвардсы под 200–300 процентов годовых. «Этот Мурадик твой долбанный никогда ничего не узнает. Если он завтра выйдет из тюряги и скажет: а где мои бабки? — ты предъявишь ему все эти ГКО и скажешь: Мурадик, я заставил твои деньги работать и принес тебе 200 процентов годовых! Да он тебя за это просто расцелует! А если не выйдет, то ты просто сам получишь эти деньги и его капиталы останутся в целости и сохранности. Пойми ты, дурачок, что государство специально придумало эту кормушку для своих богачей, чтобы отмывать западные кредиты…»

А кроме ГКО деньги направлялись еще и за рубеж, еще и играли на бирже, еще и пошли на проплату форвардных контрактов… Словом, когда грянуло 17 августа 1998 года, в бюджете группировки Тиграна Мурадяна, составной частью входившей в группирорвку Вано, образовалась зияющая дыра размером в 20 миллионов долларов. И заткнуть ее было нечем, разве что где-нибудь отыскался бы дядюшка-миллиардер, который оставил бы Рантику наследство такого размера. Однако все армянские родственники Рантика пасли коров в Карабахе, а зарубежные занимались сапожным ремеслом кто в Бейруте, кто в Чикаго и звезд с неба не хватали.

Ни Тигран, ни Вано, ни кто-либо другой из главарей группировки не принял бы в расчет его оправданий, что никто не мог ожидать от родного государства такого циничного коварства и подлости. Именно этого-то и следовало ожидать от любого правительства, памятуя сталинско-хрущевско-павловские денежные реформы, гайдаровскую шокотерапию и чубайсовские урезания нулей. В стране воров и министры воры, от них следовало ожидать любой пакости и потому держать деньги в золоте, валюте, недвижимости, земле… Рантик мог ожидать над собой справедливого суда братвы. Но суд этот был бы кратким, а приговор — строгим, решительным и необратимым.

От этого приговора он не смог бы даже удрать за рубеж, потому что у Тиграна действительно имелись хорошие друзья и очень влиятельные родственники и в Америке, и во Франции, и в Ливане, и в Израиле. И опального своего «булгахтера» он отыскал бы в два счета.