И работать бы Сережке целый год при дядюшке (тот, понятное дело, в протекции ему не отказал — место экспедитора предложил), да тут вот этот конкурс подвернулся. Ангелы небесные или черти рогатые Ежика в Октябрьский дом культуры затащили, то никому неведомо. И опять-таки неведомо, кто из них руку приложил к тому, чтобы Сережка отборочный конкурс выиграл, хотя раньше и не пел никогда всерьез. Наверное, все-таки ангелы. Потому что только они могли сделать так, чтобы все тютелька в тютельку сложилось, как в простой детской мозаике. Ведь до того, как объявили результаты, душа его ныла и болела. Что его ожидало до сих пор? Он должен был ехать в областной центр на заработки. А потом, через год — в Петербург учиться. В родном городе оставалась его первая и единственная любовь — Глория. Дилемма? Еще какая — неразрешимая! Но оказалось, что и он может поехать в город на Неве уже в этом году, и что самое прекрасное — вместе с Глорией! Правда, она совсем не хотела ехать, да и его компании вряд ли была рада. Но ведь поехала же в результате! А то, что компании не радовалась, так тут уже все от него зависело. А в себе, после того как все так удачно сложилось, он был уверен почти абсолютно.

К занятиям, репетициям и съемкам Ежик относился с изрядной долей иронии, принимал их, как неприятную, но необходимую пока данность. Думал — вот отмучается, денег заработает — и прямиком в институт своей мечты. Может быть, именно поэтому все у него до недавней поры получалось, все давалось легко, без волнений и «напрягов», как у других участников. Он легко прошел второй тур, легко попал в «тридцатку» претендентов на главный приз, педагоги нахвалиться не могли, Барчук по секрету прочил ему большое будущее, и даже Марфа Король кричала на него меньше, чем на других. Правда, компания «тридцатки» Сергею ужасно не нравилась — все мнили себя «звездами» и «крутыми», хотя на самом деле ничего из себя, как личности, не представляли: книг не читали, в компьютерах не секли, вести себя и разговаривать нормально не умели. А Сережке иногда страсть как хотелось с кем-нибудь поговорить. В том числе и о своей любви. Как там у Пушкина? «Когда от огненного взора мы чувствуем волнение в крови?… С приятелем нам нужно поболтать». Прав Александр Сергеевич. Очень нужен приятель, чтобы поболтать о своей страсти. Может быть, по этой причине Ежик сошелся с поэтом Вениамином Молочником. Тот хоть и был в два раза старше участников проекта, но выглядел почти ровесником, был интеллигентным, начитанным, на компьютере умел не только тексты набирать — окончил институт по специальности программирование, стихи писал неплохие, а иногда, как казалось Сергею, даже и гениальные, а главное, он ни на кого не смотрел свысока, чем отличался от всех прочих, с кем приходилось сталкиваться. Веня-то и взялся помочь Сереже «одним огнем, в одном горниле зажечь два сердца, чтобы бились в такт» — так он выразился. Ну, то есть сердце Ежика зажигать не требовалось. А вот сердце Глории… «Наука покорения сердец, во-первых, существует, — говорил Вениамин Сергею, когда они подружились, — а во-вторых, проста. Это только вялые, бесстрастные люди думают, что любви добиться невозможно, что за нее не следует бороться, что она на тебя либо свалилась, либо нет. Ты что же думаешь, Марфа мне сама на шею бросилась семнадцать лет назад? Посмотри на меня и посмотри на нее. Знаешь, сколько парней вокруг нее всегда крутилось? И каких парней! И умные, и мускулистые, и талантливые, и спортсмены, и бизнесмены, и красавцы, да всякие… И я на их фоне — представь! Тогда еще никому не известный поэт, здоровье не слишком богатырское, телосложение тоже. Близорукость опять же… Перспективы благосостояния сомнительные. А ведь влюбилась в меня, по-настоящему влюбилась. И до сих пор любит».

Сергей верил Вене, потому что сам видел — Марфа, действительно, любит своего мужа. Словами такие вещи не описать, но их всегда видно. Вот смотрит человек на другого человека, и понимаешь, как он к нему относится. Вот Глория на Сережку смотрела, и сердце у него тоскливо сжималось, хотя она и улыбалась ему, и разговаривала по-дружески. Не было в ее взгляде любви. Предложи ему какой-нибудь колдун душу заложить взамен любви Глории, Ежик не задумывался бы — заложил. Но Веня не требовал никаких залогов, делился своим опытом бескорыстно. «Подозреваю, что за все предыдущие годы ты совершил множество ошибок, — говорил он. — Охи, вздохи, цветы, записки, подарки, приглашения в театр или на дискотеку. Многие молодые люди полагают, что такие знаки внимания рано или поздно очаруют возлюбленную. Чушь. В равной мере они могут отпугнуть или отвратить от тебя напрочь. Если ты видишь, что любимая девушка пока не готова ответить взаимностью, не торопись лезть с объяснениями и миллионом алых роз. Постарайся для начала просто подружиться с ней. Известно, что пребывать в дружеских отношениях, сдерживать свои чувства, когда сердце пылает страстью, чрезвычайно трудно. Но иного пути нет. Мы дружили с Марфой два года безо всяких намеков на что-то большее. Я ей розетки в доме починял, программы компьютерные ставил, насчет рифм советовался, получил почетное звание друга дома от ее мамы — и не более. Ты скажешь: так можно не два, а двадцать лет ходить в друзьях, и будешь в некотором роде прав. В некотором роде — потому что дружба, если она настоящая, может плавно перейти в любовь. Собственно говоря, чем дружба от любви отличается? Только силой чувства. А в остальном все похоже. И в любви, и в дружбе определяющим фактором становится нужда друг в друге, готовность пожертвовать собой ради другого, взаимопонимание на подсознательном уровне… Стало быть, что?» «Что?» — тупо спрашивал Ежик. «Нужно культивировать этот фактор». «А попроще нельзя?» — просил Сережа, немного раздражаясь на канцелярский стиль выражений Молочника, совершенно не подходящий для темы разговора и необычный для поэта. Легко сказать: «культивировать фактор»! А делать-то что конкретно? И как? Над недоумением Ежика Молочник откровенно смеялся. «Знаешь, чем несчастные влюбленные отличаются от счастливых? Тем, что несчастные в своей страсти совершенно теряют голову и не берут на себя труд подумать о простых вещах. Ведь казалось бы, чего проще стать необходимым, единственно необходимым для своей возлюбленной. Поставить ее в такую ситуацию, когда без тебя просто невозможно жить. Так нет — им легче вздыхать и плакать, серенады под окнами петь, спать не давая, вместо того чтобы превратиться в тот кислородный коктейль, без которого она дышать не сможет». Метафоры Вениамина тоже раздражали Сергея, как и «канцеляризмы». Он хотел рецептов. Быстродействующих и гарантирующих успех. Но Молочник некоторое время «кормил» Ежика только туманными или вовсе бессмысленными фразами. Иногда и вовсе стихи читал — красивые, но непонятные. Например, такие: «Я заставлю тебя умирать без меня, чтоб поленом сгорала ты, ночи кляня…» Как потом он признавался, хотел, чтобы Сережка сам «дотумкал». Но Ежик никак не мог дотумкать, как заставить Глорию без него умирать и поленом сгорать. «Был когда-то один хороший фильм, — сказал как-то Сергею Молочник. — Назывался «В моей смерти прошу винить Клаву К». Там два мальчика влюблены в девочку. Один из кожи лезет вон, чтобы ей понравиться. Контрольные дает списывать, больную навещает, на руках по перилам крыши ходит, пляски дикие устраивает. Глаза постоянно мозолит. Как сейчас ваше поколение выражается, достает ее ужасно. А другой ничего этого не делает. Только в какой-то момент раскрывает в ней талант. Музыкальный, что ли, не помню… И девочка выбирает его. А несчастному «доставалыцику» заявляет: «Ты всю жизнь дарил мне себя. А он подарил мне меня». Вот тебе и рецепт: дари любимому его самого. И он тебе за это не только благодарен будет. Он без таких подарков жить не сможет. Знаешь, я долго наблюдал за окружением Марфы и понял: все эти мускулистые красавчики видели в ней только красивую бабу, восхищались ее красотой и постоянно ей об этом говорили. Женщине, конечно, такое приятно слышать. Но если она не закомплексованная дура или, наоборот, не страдает нарциссизмом, проблема внешности ее не волнует. Ну знает она, что красива, и ей от этого ни холодно, ни жарко. А скорее, тоскливо, потому что человеку, даже женского пола, хочется, чтобы не только его внешность оценили, но и внутренний мир увидели. Знаешь, что с ней было, когда я впервые заявил ей, что она талантлива? А когда сказал, что у нее хорошие мозги? Этого никакими словами не описать, это видеть надо. И ведь что интересно, она после моих слов еще красивее стала. Огонь в ней загорелся. Она после этого стала встреч со мной искать — чтобы лишний раз про талант и ум услышать. А потом, действительно, в ней и талант, и ум проявился. Я ведь поначалу льстил ей немного. А она поверила и превратилась. В умную и талантливую. И поскольку умна, то понимает, что и я руку приложил к той метаморфозе, которая с ней произошла в молодости. Потом я ей много чего дарил. В чем она нуждалась. А в итоге она во мне стала нуждаться, потому что никто ей таких подарков не дарил. Для твоей Глории, наверняка, другой рецепт нужен. Она знает, что умна. Про талант ей Барчук твердит, кстати, заметь, она на него уже заинтересованным оком поглядывает. А ты найди то, что ей никто никогда не подарит. Кроме тебя. Но только то, что ей очень важно получить в подарок. Ты знаешь, что это?» Сергей не знал. Молочник озабоченно качал головой. «Тогда любовь ли это? — хмурясь, спрашивал он. — Если ты не знаешь, что нужно любимой, где же тут понимание на подсознательном уровне? Тогда ты сначала в своих чувствах разберись».