2.

Когда Фантина открыла глаза, уже наступила ночь – такая темная, что, наверное, было уже поздно. Шея от ключицы до затылка горела огнем. Она представила себе страшный отек, пузырь на обожженной коже. Веки были такие тяжелые, как будто она выходила из анестезии. Ей потребовалось время, чтобы сообразить, где она находится: ее затащили на верхушку маяка, в клетушку, где некогда располагался фонарь. Запястья и предплечья были прочно примотаны к знакомому стулу с ее веранды. Ногами, связанными рыболовной леской, тоже невозможно было пошевелить.

Обливаясь холодным потом, Фантина силилась повернуть голову, но все тело так болело, что даже это простое движение оказалось ей не под силу. Стекло, ограждавшее верхнюю площадку маяка, содрогалось от ветра. Внезапно из-за туч, высоко в небе, вышел полумесяц и отразился в море.

– Флора! – крикнула она.

Ответа не последовало.

Фантину охватила паника. Ее тошнило от пропитавших все запахов соли, пота и рыбы – хотя откуда здесь, наверху, эти запахи? До этого уголка своих владений она не добралась с реновацией и чувствовала себя здесь чужой, потому что, несмотря на открывавшийся отсюда потрясающий вид, она сюда прежде ни разу не заходила.

Внезапно скрипнул пол, и перед ней появилась Флора – с неподвижным лицом, но с горящими безумным огнем глазами.

– Что за игры, Флора? Развяжи меня!

– Заткнись. Не желаю тебя слушать.

– Что на тебя нашло? Я твоя подруга, Флора, всегда ею была.

– Нет, ты бездетная женщина, тебе меня не понять.

– Это какая-то бессмыслица!

– Сказано тебе, заткнись! – крикнула Флора и отвесила своей издательнице пощечину.

В этот раз Фантина прикусила язык. По ее щекам текли слезы. Флора, опершись о деревянное ограждение, рылась в медицинском чемоданчике, принесенном из «Скорой помощи». Найдя то, что искала, она шагнула к издательнице.

– Знаешь, я шесть месяцев только и делала, что думала…

В свете луны блеснул предмет у нее в руках – скальпель длиной около двадцати сантиметров с плоской рукояткой.

– Думала-думала, и вот что надумала: ты только прикидываешься правильной чистюлей, а на самом деле ты сумасшедшая. Одержимая!

Фантина почувствовала, как у нее встают дыбом волосы, живот свело судорогой. Можно бы было заорать, но что толку, все равно никто ничего не услышит. Это место было почти что провалом во времени, здесь стиралась граница между прошлым, настоящим и будущим. Ветер завывал, как в аду, ближайший сосед жил в километре с лишним, да и тому было 85 лет от роду.

Напрягшись, стараясь сдержать неистовство, Флора стала развивать свою мысль:

– С самого рождения Кэрри ты мне вдалбливаешь, что я раскисла, утратила остроту зрения, остроту слуха, способность к творчеству. А теперь главное: ты похитила мою дочь для того, чтобы меня сокрушило горе.

– Чушь!

– Вот и нет, твоим кредо всегда был метод Лобо Антунеша: «Человек страдает, а писатель решает, как использовать в своей работе его страдание». Ты предпочитаешь книги, написанные пером, которое обмакивают в слезы и в кровь. Ты хотела, чтобы я написала роман, вдохновленный моей бедой. Роман чистой боли. Такой книги еще не бывало. В сущности, ты с самого начала хотела одного: выжать из меня эмоции, которые я превращала бы в книги.

– Ты не можешь говорить все это серьезно, это же сумасшествие, Флора! Ты от всего этого свихнулась.

– А как же, все настоящие творцы сумасшедшие. Их мозги постоянно перегреваются от работы, постоянно на грани взрыва. Так что слушай внимательно, я задам тебе один-единственный вопрос, на который мне нужен один-единственный ответ.

Она поднесла к глазам Фантины, на расстоянии нескольких сантиметров, хирургический скальпель.

– Если меня не устроит твой ответ, пеняй на себя.

– Нет, убери это, умоляю!

– Заткнись! Я задаю вопрос: где ты прячешь мою дочь?

– Я Кэрри пальцем не тронула, Флора, клянусь!

Флора с нечеловеческой силой сжала ей горло и стала душить одной рукой, злобно рыча:

– Где ты прячешь мою дочь?!

На несколько секунд Флора ослабила хватку, Фантина уже стала восстанавливать дыхание, как вдруг писательница с криком нанесла ей удар скальпелем. Лезвие пробило кисть и пригвоздило ее к подлокотнику кресла.

Тишина была короткой. Потом раздался страшный вопль. С искаженным болью лицом Фантина уставилась на свою прибитую к креслу руку.

– Зачем ты меня ЗАСТАВЛЯЕШЬ так поступать? – спросила Флора.

Она вытерла пот со лба и опять порылась в медицинском чемоданчике. В этот раз на свет был извлечен скальпель с более коротким, но еще более острым лезвием.

– Эта игрушка пробьет тебе барабанную перепонку, а потом пошинкует тебе мозги. – Произнося эту чудовищную фразу, Флора вертела скальпелем перед глазами насмерть перепуганной издательницы.

– Опомнись… Возьми себя в руки… – лепетала Фантина, близкая к обмороку.

– Где ты прячешь мою дочь? – опять спросила Флора.

– Ладно, сейчас я… Сейчас я все тебе расскажу. Я скажу правду!

– Хватить обещать, говори уже! Где Кэрри?

– Она в гро… в гробу.

– Что?!

– В гробу, – повторила Фантина едва слышно. – На кладбище Гринвуд в Бруклине.

– Нет, ты лжешь!

– Кэрри мертва, Флора.

– Нет!

– Мертва уже полгода. И все эти полгода тебя держат в больнице «Блэкуэлл», потому что ты отказываешься это признать!

3.

От этих слов Фантины Флора сделала шаг назад и покачнулась, как будто ей всадили пулю в живот. Она зажала руками уши, не в силах слушать продолжение той правды, которой так страстно желала, которой так яростно требовала.

Предоставив Фантину ее судьбе, она сбежала по лестнице вниз и вышла в темноту. Ноги сами несли ее к высокому обрыву. Ночь была великолепной – прозрачной, ослепительной. Ветер рвал и метал, волны бились о скалы с оглушительным ревом. Перед ее глазами трепетали нестерпимые картины, которые она так долго отвергала.

В ее сознании разом прорвало все дамбы, воспоминания захлестнули ее последнее убежище, затопили тот крохотный клочок безумной надежды, который она до сих пор уберегала от потопа по имени «истина». Этот потоп уносил все, до чего добирался, рушил все мысленные заслоны, державшиеся целых полгода. Его напора не выдержал защитный механизм, раньше спасавший ее от ужасной реальности – собственной вины в смерти ее ребенка.

Добредя до края обрыва, Флора поняла, что сейчас прыгнет вниз, чтобы положить конец кошмарам, от которых у нее лопалась голова. После убийства собственной трехлетней дочери невозможна никакая форма жизни.