языковые высказывания, так же, как и естественные жесты, в своей основе зависят от совместных знаний и понятий. Действительно, чем «сильнее» совместные знания, тем меньше требуется использовать язык, как это подробно проиллюстрировано в приведенном выше примере коммуникации зубного врача со своим ассистентом.

Далее, коммуникативное намерение по своей сути также одинаково как в жестовой, так и в языковой модальности, и в обоих случаях поиск связи между явлениями, который осуществляет реципиент, в равной степени направляется взаимными предположениями участников коммуникации о стремлении быть друг другу полезными. Например, если я захожу в ваш кабинет и ни с того, ни с сего говорю: «На Кубе лучшая погода в мире», — то вы прекрасно понимаете значение этого высказывания, но остаетесь в недоумении по поводу того, почему я думаю, что эта информация может быть вам интересна или полезна. Но если бы мы только что обсуждали, куда можно было бы поехать отдыхать этим летом, то причина такого высказывания была бы очевидна. Так же, как и в случае указательного жеста, вы ищете, к чему относится мое сообщение в этом коммуникативном контексте, основываясь на предположении, что я пытаюсь проинформировать вас о чем-то, что, как я считаю, вы сочтете полезным или интересным. И главные коммуникативные мотивы, по сути, и в жестовой, и в речевой коммуникации одни и те же: просьба, информирование и приобщение (хотя, как это раскрывается в теории речевых актов, коммуникация с помощью языка позволяет реализовать и другие, менее первостепенные, мотивы). И при речевой коммуникации мы точно так же, как и при использовании естественных жестов, сотрудничаем, работаем вместе над тем, чтобы установить совместную референцию и передать сообщение (Clark 1996). В общем, речевая коммуникация основывается в точности на той же самой базовой структуре совместных намерений, которую мы ранее привлекли для объяснения поразительной коммуникативной мощности указательных жестов и пантомимы.

В данном контексте единственное существенное различие между естественными жестами и коммуникацией, построенной на конвенциях, проявляется в референциальном намерении, в том, что «закладывается» в сигнал, который призывает нас обратить на что-то внимание. Но даже здесь в обоих рассматриваемых случаях может быть дано примерно одинаковое общее описание. Так, и в жестовой, и в языковой коммуникации референциальный компонент сообщения может быть разделен на старую, заданную, общую для участников часть — топик, который часто просто подразумевается или обозначается вскользь, и новую часть, достойную упоминания — фокус, который обычно более полно прорабатывается, поскольку он в меньшей степени включен в совместные знания. Например, если мы с вами вместе смотрим на облако, оно выступает в качестве топика, и когда оно меняет свою форму, я могу или указать на него, или прокомментировать это словами, чтобы подчеркнуть возникший новый аспект. Но, конечно, с помощью языковых конвенций референция может приобрести уникальные возможности, которые далеко выходят за пределы возможностей естественных жестов. Эта особенность вырастает главным образом из «произвольного выбора» («arbitrariness») коммуникативных средств языка. Это означает, что мы можем создать языковое средство, чтобы указать практически на любой аспект опыта, который можем обобщить — благодаря тому, что мы оба знаем, что совместно условились это средство использовать.

3.3.2. Совместное использование языковых конвенций в коммуникации

Люди создают коммуникативные обычаи, конвенции (conventions), и это выражается в том, что все используют одно и то же средство для совместной координации внимания и действий; в то же время, это средство можно заменить другим, если точно так же все будут его использовать (Lewis 1969). Эти «произвольные» (arbitrary) конвенции, таким образом, могут существовать только при наличии у всех индивидов, между которыми они устанавливаются, достаточно развитых навыков культурного научения путем подражания, сфокусированного на намеренных (intentional) действиях (Tomasello 1999). Для выполнения естественных жестов необходимости в таком научении нет. В случае конвенциональных коммуникативных средств необходимо так называемое подражание с обращением ролей, при котором реципиент сперва постигает, каким образом коммуникант использует в его адрес некоторое средство, а затем воспроизводит и сходным образом использует это средство в своем собственном общении с другими (Tomasello 1999). Благодаря этому возникает то, что де Соссюр (1916/1959) называл двунаправленностью знака. Это означает, что текущая форма коммуникативного средства является условной для всех, кто это средство совместно использует, в том смысле, что они все знают, что все они знают, как понимать это средство и как им пользоваться для достижения необходимого результата в ходе коммуникации.

Совместное использование этих языковых и жестовых конвенций, опять же, базируется на некоторой рекурсии, в этом случае на уровне канала или средства коммуникации самого по себе: мы вес знаем, что все мы знаем о том, что мы условились (Lewis 1969).

Таким образом, в своей основе языковые конвенции фиксируют те способы, на которых индивиды, из которых состоит сообщество, ранее сошлись для того, чтобы определенным образом манипулировать вниманием и воображением других. Сам по себе, «естественным образом», какой-либо произвольно взятый звук или жест не содержит никакого сообщения, но при наблюдении за его использованием, тому, у кого есть соответствующие мотивация и когнитивные навыки, открывается, как можно с его помощью управлять вниманием и воображением другого человека. Соответствующие когнитивные навыки и мотивация, разумеется, есть ни что иное, как (1) та же самая инфраструктура (лежащая в основе, или базовая, структура) совместных намерений, которая сюит за человеческими указательными жестами и пантомимой, и (2) история совместного научения тому, как пользоваться условным средством, о котором мы все знаем (имплицитно), что совместно его используем; об этом факте могут сигнализировать различные виды культурных маркеров, включая даже использование самого условного средства в соответствующей случаю манере. Таким образом, то, что люди совместно создают и используют коммуникативные конвенции, означает, что теперь даже сами формы коммуникации определяются процессами формирования и реализации совместных намерений.

Эту тему можно еще продолжить, и мы сделаем это в главах 4, 5 и 6, где попытаемся представить онтогенетическое и филогенетическое объяснение того, как из естественных жестов могли произойти условные средства, используемые в человеческой коммуникации (в том числе даже грамматические конструкции). В главе 5 я буду отстаивать важное утверждение, что с эволюционной точки зрения невозможен прямой переход от вокализаций и жестов человекообразных обезьян к произвольно выбираемым условным речевым средствам. Он должен был осуществиться через промежуточную стадию, где роль почвы для дальнейшего развития могли сыграть кооперативные жесты, наделенные естественным смыслом, основанным не на условностях, а на действиях. В случае же онтогенеза младенцев, как я буду доказывать в главе 4, усвоение языка становится возможным только тогда, когда у маленьких детей появляется что-то, напоминающее полноценную структуру совместных намерений, исходно выстроившуюся в