Именно поэтому, оставив Париж на попечение министров, Луи-Наполеон направился позавчера в свой замок в Компьене. Городок сей находился на железной дороге из Парижа в Булонь, где Наполеона на всякий случай ожидала императорская яхта «Королева Гортензия». Между дворцом Тюильри в Париже и Компьенским замком имелась телеграфная связь. В Компьене его ждала Гортензия Дюварри, дочка местного лесника, с которой он познакомился совсем недавно. А еще там Луи-Наполеон собирался совместить приятное с полезным: в час дня к нему должен был прибыть Майер де Ротшильд для обсуждения еще одного льготного кредита. Ведь, как сказал в свое время Джан Джакомо Тривульцио Людовику XII, для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. И они будут.

Вечер начался с великолепного обеда при свечах, а потом действо плавно переместилось в одну из спален – Наполеон не очень любил предаваться утехам в главной опочивальне замка, где все было обставлено его супругой, при мысли о которой его в последнее время попросту тошнило. Именно поэтому, когда в замок пришла первая паническая телеграмма, его долго не могли найти. А когда его местонахождение наконец удалось установить, Луи-Наполеон как раз в очередной раз находился на юной деве, так что депешу, посланную около девяти часов утра, он прочитал лишь в половине двенадцатого.

И была она от его министра внутренних дел Адольфа Бийо. Тот оповещал, что в городе начался мятеж черни, требовавшей отречения Наполеона III и воцарения самозванца Шарля-Наполеона. Это было настолько серьезно, что пришлось отказаться от совместного завтрака с пухленькой красоткой, а вместо этого поскорее услать ее домой, снабдив парочкой подарков, и начать сборы: император считал себя непревзойденным оратором и не сомневался, что сможет переубедить мятежников своей пламенной речью.

А вскоре ему принесли вторую телеграмму, на этот раз от военного министра маршала Вальяна. Маршал писал: «Мой император. Ваши доблестные войска смогли восстановить порядок в большей части города. Сотни мятежников убиты и ранены. Ведутся бои на последних баррикадах. Но в Париж лучше пока не возвращаться».

Только Луи-Наполеон успел пожалеть, что отпустил милашку Гортензию, как пришла третья депеша. На этот раз она была от этой свиньи, Якоба Майера де Ротшильда. Он сожалел, что визит его сына Майера Альфонса в Компьень состояться не сможет.

И сразу за ней – еще одна, от Пьера Жюля Бароша, министра-президента Государственного Совета:

«Порядок восстановить не удалось. Большая часть армии и полиции на стороне восставших. Те, кто сохранил верность Вам, мой император, ведут бои у дворца Тюильри, но силы слишком неравны».

То, что было потом, иначе как паническим бегством не назовешь. До вокзала было всего-то каких-нибудь шестьсот с небольшим метров по прямой. Но он находился на другом берегу Уазы, ближайший мост располагался в двухстах метрах ниже по реке, но все равно дорога занимала минут пять-шесть неспешным аллюром. И на мосту уже стояла толпа и чего-то орала. Когда кортеж императора решил с ходу по нему проехать, дурно пахнущие личности попытались остановить его, и лишь несколько выстрелов сопровождающих императора гвардейцев заставили смутьянов на минуту разбежаться. Две первых кареты – с охраной и с императором – сумели выбраться на ту сторону реки и помчались к вокзалу. А три других – в одной из них находилась винная коллекция Луи-Наполеона – были остановлены и разграблены мятежниками.

К счастью, небольшой вокзал был оцеплен гвардейцами, а поезд ждал его у перрона уже под парами. От локомотива отцепили все вагоны, кроме одного. И поезд ушел, пока гвардейцы, которые в него не влезли, продолжали сражение с толпой, причем в момент передышки кому-то из мятежников пришла в голову гениальная идея: разобрать часть рельс, а также срубить несколько деревьев и затащить их на пути.

Именно поэтому состав из Парижа, в котором ехали те, кто должен был арестовать Луи-Наполеона, отстал от поезда императора. Развилка на Булонь-сюр-мер находилась уже за городом, и стрелки перевели сначала туда, а потом обратно на главный путь оперативно, еще до подхода мятежников. Поезд с преследователями отправился по главной железной дороге на Сен-Кантен и далее на Кале, потеряв след беглецов.

В Булони, в которую император с охраной прибыли вечером, внешне было все спокойно, словно там, в Париже, и не было никакого переворота. «Королева Гортензия» – Луи-Наполеон опять с некоторым сожалением вспомнил свою мимолетную подругу, носившую то же имя – стояла у причала на реке Лиане и ждала своих пассажиров. Конечно, у него возникла мысль, что можно было попробовать закрепиться здесь, в городе, в котором когда-то его героический дядя готовил вторжение в Англию, но почему-то не решился попытаться высадиться и вместо этого зачем-то поперся в Россию. Так же, как и он сам – и практически с тем же результатом, вот только у дяди все началось с побед, а у него самого – стыдно сказать. Как поговаривали за его спиной, цитируя какого-то германского философа[49], «история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, другой раз в виде фарса».

Луи-Наполеон уже подумывал отправиться в отель де вилль[50], но, чуть поразмыслив, отказался от этой идеи: как говорится, «не будите спящего кота»[51]. Так что «Королева» всю ночь простояла у берега Лианы, а рано утром выскользнула в открытое море и направилась туда, где Луи-Наполеону уже дважды посчастливилось благополучно отсидеться после неудач у себя на родине – в Англию.

21 (9) ноября 1854 года.

Люлебургаз, он же Аркадиополь.

Подпоручик медицинской службы Гвардейского экипажа Юрий Юрьевич Черников

– Ну что, Оля, не жалеешь, что ты здесь? – спросил я у Оли Даваевой, невесты моего приятеля Саши Николаева. Саша сейчас руководит новосозданным госпиталем в Гази, а меня послали в Люлебургаз, где тишь, гладь и божья благодать. И я не смог устоять перед Олиными уговорами и взял ее с собой втайне от Саши – еще бы, он был очень недоволен, когда увидел Дашу в Варне, потребовав ее немедленного возвращения в Крым или хотя бы в Одессу. Впрочем, и Ник Домбровский точно так же добивался перевода своей Мейбел подальше от фронта, равно как, впрочем, и Мейбел настаивала на том, чтобы Ника отослали в тыл после ранения.

Мы пришли в город позавчера днем; войск султана здесь уже не было, да и многие мирные турки отбыли кто в Константинополь, кто в Адрианополь или даже Селаник, как они называли Салоники. Болгары и греки, коих здесь тоже было немало, оставались на своих местах. Но, в отличие от городов, где их было в процентном отношении побольше, остерегались устраивать турецкие погромы.