Там и тогда мама в последний раз видела Арнольда. В тот момент ей и в голову не могло прийти, что он обречен. Только через несколько дней стало ясно, что все прибывшие дети были немедленно уничтожены и что ее младший сын мертв.

На момент смерти моему младшему брату было восемь лет.

Всего через несколько часов после того, как наш поезд прибыл в пункт назначения, Арнольда уже не было в живых. Не знаю, был ли с ним кто-нибудь из нашей семьи в его последние минуты. Надеюсь, с ним были наши двоюродные братья и бабушка.

Та колонна, в которую отправили маму, предназначалась для работы.

Как и я, мать прошла отбор и несколько дней оставалась в Аушвице, пока ей не присвоили номер и не отправили в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк.

Мама прошла свой страшный путь вместе с моей тетей Рози, которая была замужем за Изидором Кесслером, папиным братом. У них было трое маленьких детей в возрасте от шести до десяти лет, и наши семьи всегда поддерживали тесные отношения. Мы встречались по субботам и праздникам, поскольку посещали одну и ту же синагогу.

В 1942 году Изидора призвали в трудовые батальоны, а Рози осталась дома с детьми. Они переехали в гетто, а потом вместе с нами сели на поезд, идущий в Аушвиц. На платформе в Биркенау, где проходил первый отбор, Рози разлучили с тремя ее детьми.

Хани, папину сестру, отправили в газовую камеру вместе с моим двоюродным братом, Зуликом, и двоюродной сестрой, Магдой.

С того момента, оставшись одни, Рози и мама держались вместе до самого конца.

После недолгого пребывания в Аушвице мою мать и тетю отправили в женский концентрационный лагерь в Германии – Равенсбрюк. Женщины-заключенные работали на близлежащем заводе боеприпасов, обслуживали немецкую промышленность. Условия содержания были чрезвычайно тяжелыми, и со временем там были построены газовые камеры, превратившие Равенсбрюк в лагерь смерти.

Моего младшего брата забрали у матери еще до конца отбора в Биркенау. Только через несколько дней стало ясно, что все прибывшие дети были немедленно уничтожены и что ее младший сын мертв.

Ближе к концу войны Равенсбрюк был эвакуирован, а заключенных, включая мать и Рози, отправили на марш смерти.

Выжившие прибыли в лагерь Гунскирхен и были освобождены американскими военными.

Как и я, мать в течение многих месяцев страдала от голода и жестокого обращения со стороны охранников-эсэсовцев. Работа в лагере была тяжелая, и ее мучила глубокая неуверенность в судьбе членов семьи. Думаю, все те месяцы маму терзала глубокая боль от осознания того, что ее маленького мальчика отправили на смерть, а она не смогла защитить его и спасти от жестокой участи.

В следующие несколько дней мы много времени проводили вместе, и я постепенно узнавал о том, что случилось со всей нашей большой семьей. Мама рассказала, что через несколько часов после прибытия в Биркенау трое детей Рози и Изидора были убиты вместе с моей бабушкой и младшим братом. Рози так и не смогла оправиться от этой ужасной потери – смерти своих троих детей. Уже после освобождения и возвращения в Берегсас Рози узнала, что ее муж, Изидор, жив. От семьи, которую они создали вместе, остались только родители.

Рози и Изидор решили уехать из Европы и эмигрировать как можно дальше, в Соединенные Штаты. Там они надеялись излечить свои израненные души. Они сделали все возможное, чтобы начать все сначала и перестроить свою жизнь вопреки страшной трагедии, которая осталась с ними на всю жизнь.

Позже у них родился ребенок, Гарольд. Исидор и Рози годами хранили молчание, и их сын ничего не знал об их переживаниях на войне, если не считать того факта, что его мать побывала в Аушвице. Доказательством этого служила татуировка у нее на руке. Изидор занялся знакомым бизнесом в сфере недвижимости и добился финансовой обеспеченности. Он всегда говорил, что если человек продает иголки, он в конце концов становится владельцем нескольких иголок, а если продает недвижимость, то становится владельцем нескольких домов.

Изидор был сионистским активистом и несколько раз приезжал в Израиль в рамках своей деятельности. Один или два раза его в этих поездках сопровождала Рози. Она пыталась преодолеть травму и дать сыну хорошую жизнь вдали от ужасов, через которые прошла сама, и огромной потери, но оторваться от прошлого, полностью восстановиться и вернуться к жизни так и не смогла.

Находясь под влиянием родителей, Гарольд вырос оторванным от иудаизма и Израиля. Он также не пожелал устраивать празднование бар-мицвы, которое его отец хотел провести в Израиле.

Только после смерти родителей, уже взрослым, Гарольд решил сам посетить Израиль, изучить свои корни и узнать больше об истории семьи, от которой был отрезан. Когда мы встретились, он рассказал, как сильно страдал от депрессий матери, которые не понимал до конца.

Только после смерти Рози Гарольд узнал, что у него было три брата, которых отобрали у его матери и которые погибли в Аушвице. Это известие потрясло его и, должно быть, помогло лучше понять измученную душу матери, пусть даже и после ее смерти.

Семья была очень важна для Гарольда, и в последующие годы он, бывая в Израиле, просил меня пригласить всех родственников на ужин, чтобы познакомиться со следующим поколением семьи Кесслер.

Сейчас Гарольд живет в Майами, продолжая бизнес своего отца. Он женат, и у него двое детей. Дочь Гарольда, Клара, названа в честь обеих наших бабушек, и мы поддерживаем тесную связь.

* * *

Вернемся в Берегсас лета 1945 года.

Большую часть дня мы с мамой провели вместе, разговаривая и заполняя пробелы.

Мама рассказывала в основном о принудительном труде на фабрике. Уверен, она берегла меня и умолчала о самых тяжелых испытаниях. И я сделал то же самое: чтобы не расстраивать ее, я рассказал о пережитом только в общих чертах. Большинство евреев, вернувшихся из нацистских лагерей, старались, насколько это было возможно, не углубляться в горькие воспоминания и травмы. Главным было то, что они выжили, а как и почему – об этом старались не спрашивать.

Однажды мы решили вместе вернуться в наш дом и поискать ценные вещи, которые закопали на дровяном складе перед тем, как нас выгнали из дома и отправили в гетто. Мы раскопали место, где спрятали, среди прочего, подсвечники и другие столовые приборы, но в тайнике ничего не нашлось. Зато мы обнаружили явные следы того, что здесь покопались до нас. Люди из нашего района, наши соседи, вероятно, воспользовались тем, что дом стоял пустым, и украли все наши ценности – все, что смогли найти.

Некоторые соседи надежно охраняли имущество еврейских семей, которое те поспешно спрятали перед отъездом в апреле 1944 года. Другие бросились грабить пустые дома.

Мы с мамой поняли, что возвращаться в это место, которое всего полтора года назад было нашим домом, нет смысла. Мы вернулись в квартиру и попытались придумать, что нам делать дальше.

Оставался без ответа еще один вопрос: что случилось с папой? Маму о нем я не спрашивал, а сама она ничего не говорила. Отовсюду, из разных стран Европы, домой возвращались беженцы, и я надеялся, что мой отец будет среди них.

Прошло несколько недель, прежде чем мать рассказала мне о нем.

По возвращении домой она первым делом написала своим сестрам в Добрженице, надеясь, что хотя бы одна из них вернулась. К ее огромной радости, все три ее сестры – Рози, Хелен и Ирен – сумели остаться в живых.

История разворачивалась медленно…

Две мамины незамужние сестры, Хелен и Ирен, и младший брат матери, Якоб, были депортированы из Добрженице в Аушвиц вместе с их отцом. Рози, замужняя сестра, также была изгнана из своего дома, и три сестры встретились в Берген-Бельзене.

Мой дедушка и Якоб – брат моей матери – не выжили.

Рози, Хелен и Ирен вместе провели войну в лагере Берген-Бельзен. После эвакуации лагеря их отправили маршем смерти в другой лагерь, где они пробыли до освобождения и потом остались, чтобы окрепнуть и набраться сил.

За два дня до окончания войны они встретились с моим отцом.

По стечению обстоятельств мой отец проходил через тот район,