по лагерю бесцельно. Вид свободно передвигающихся людей, на которых никто не кричал, которых никто не бил, в которых никто не стрелял, лучше всяких слов подтвердил, что кошмар закончился.

Сцена выглядела так, словно была взята из какого-то фильма. Бледные, изможденные существа в полосатых рубашках бродили по лагерю. Они шли медленно, сами не зная куда, и их пустые глаза не выражали ровным счетом ничего. Никто не улыбался.

Свобода, о которой мы мечтали, пришла, но чувство, которое мы испытали, сильно отличалось от того, что мы представляли. Наша борьба за выживание, день за днем, час за часом, лишила нас способности чувствовать.

Тот же механизм, вызвавший у нас эмоциональное отключение, не позволил в тот момент, которого мы ждали и о котором мечтали, испытать настоящую радость. Мы знали, что свободны, но пройдет еще много месяцев, прежде чем сердца, познавшие почти немыслимую печаль и боль, снова забьются по-настоящему.

Позже мы узнали, что сразу после освобождения лагеря подпольный комитет попытался навести порядок в творящейся неразберихе. Большинству детей из 66-го блока удалось найти укрытие и избежать эвакуации. Некоторые прятались среди мертвых, другие спустились в подземную канализационную систему лагеря. Немцы поймали немногих.

По лагерю ходили солдаты, форма которых отличалась от немецкой. Они осматривались, и удивление на их лицах сменялось шоком, отвращением и ужасом. На нас они смотрели с жалостью и состраданием.

Позже мы узнали, что почти все, кого немцы эвакуировали из лагеря, погибли.

Последствия ужасного голода, от которого мы страдали долгое время, сказывались и после освобождения.

Американские солдаты, прибывшие в Бухенвальд на первых танках, бросали банки с консервами изголодавшимся заключенным, которые с жадностью набрасывались на каждый попадавший им в руки кусочек. Мы с Шани в этой борьбе за еду не участвовали. Нам просто недоставало сил приблизиться к распределительным центрам и вступить в схватку с другими.

Теперь, по прошествии времени, можно сказать, что эта умеренность, возможно, спасла нам жизнь. Многие из тех, кто перенес издевательства и зверства и дождался освобождения, умерли от осложнений со здоровьем в первые дни свободы. Продукты, которые раздавали американские солдаты, представляли собой мясные консервы с высоким содержанием жира. После долгих месяцев, а иногда даже лет недоедания ослабленный организм не всегда справлялся с переработкой жирного мяса. Люди заболевали тифом и через несколько дней умирали. В результате из общего числа освобожденных узников Бухенвальда в первые же дни погибло около шестидесяти процентов. Почти каждый боровшийся за еду заключенный поплатился за это жизнью.

Многие из тех, кто дождался освобождения, умерли от осложнений со здоровьем в первые дни свободы – ослабленный организм не справился с переработкой жирного мяса. Так погибло около 60 % выживших узников.

Мы с Шани бродили по заброшенному лагерю. Мы были голодны, хотели пить и искали какую-нибудь еду в кучах мусора вокруг нас. Но так ничего и не нашли. Мы подошли к казарме, где жили эсэсовцы. О том, в какой спешке они покидали лагерь, свидетельствовали разбросанные тут и там вещи. Мы нашли какую-то мазь и полизали ее. В ней чувствовалась сладость, и даже эта ничтожная доля сахара немного нас взбодрила. Потом мы наткнулись на собачий корм, так что моей первой едой как свободного человека оказалось собачья галета.

Ближе к вечеру кто-то из мальчиков позвал нас пойти с ними к воротам лагеря.

Среди американских солдат, пришедших в Бухенвальд, был раввин по имени Гершель Шехтер. Он попросил собрать выживших детей. Раввин Шехтер был высокопоставленным офицером, ответственным за благополучие еврейских солдат, воевавших в армии Соединенных Штатов.

Мы увидели раввина в состоянии сильного волнения. Первым делом он поспешил раздать молитвенники, выпущенные специально для еврейских солдат в армии Соединенных Штатов. Также он подарил каждому из нас маленький кулон в форме мезузы[28], раздал тфилины, молитвенные платки и другие аксессуары и попросил нас продолжать молиться. Кулон я потерял, но молитвенник, полученный в Бухенвальде 11 апреля 1945 года, по сей день со мной.

Прогулка по лагерю измотала нас. Мы все были очень ослаблены и больше походили на тени, чем на живых людей. В тот же вечер американцы начали готовить для нас питательную кашу, которая постепенно возвращала организму подобие здоровья и сил. Нам также посоветовали соблюдать умеренность и осторожность и есть только каши и супы небольшими порциями.

После ужина мы снова собрались в единственном известном нам месте, в блоке 66.

Мы лежали на койках, когда дверь барака открылась и на пороге появился солдат в американской военной форме и с фотоаппаратом в руке.

Со своего места в конце барака я видел, что некоторые мальчики смотрели в камеру, другие же намеренно отводили глаза.

Изможденные лица, бритые головы. Никаких улыбок. Пустота в запавших глазах, видевших столь многое: расставание с членами семьи, казнь друзей за кражу картофеля или овоща, тела упавших в снег на обочине дороги во время марша смерти и уходящий в небо черный дым из высоких лагерных труб.

На руке многих выживших осталась вечная печать, номер, заменивший их имя и врезанный нацистами в плоть.

Изможденные лица, бритые головы. Никаких улыбок. Пустота в запавших глазах, видевших столь многое: расставание с членами семьи, казнь друзей за кражу еды, тела упавших в снег во время марша смерти и уходящий в небо черный дым из высоких лагерных труб.

Щелчок камеры запечатлел этот момент.

Этот снимок стал символом гораздо более сильным, чем тысяча любых слов, потому что, хотя физически мы освободились, наш дух не смог так быстро воспринять внезапно нагрянувшую свободу. В наших сердцах не было места радости.

В течение долгих лет войны мы постоянно, едва ли не каждый день, мечтали об этом моменте. Мы пытались вспомнить вкус свободы, представить себе этот момент и постараться выжить, пока он не наступил.

Теперь, когда день освобождения настал, мы чувствовали себя почти неприкаянными, потерянными, возможно, по привычке, а может быть, просто потому, что не знали, куда идти. Мы снова вернулись в барак и вытянулись на узких койках – единственном месте, где могли преклонить голову в конце дня и мечтать о свободе.

Мы были свободны, но оставались в плену ужасных зрелищ, свидетелями которых стали и которые будут сопровождать нас всю жизнь.

Фотография, на которой запечатлен тот момент с лежащими на койках мальчиками, сегодня висит на стене в музее Яд Вашем.

На следующий день нас перевели в большое и более удобное здание, которое раньше использовалось солдатами СС. Это было прочное сооружение, разделенное на комнаты. Именно здесь мы прошли первоначальную реабилитацию. Американцы обеспечили нас комплексными обедами из питательных каш, которые мы получали три раза в день: утром, в полдень и вечером.

Два старших американских офицера, сидевшие недалеко от нас, услышали наш разговор и поняли, что мы говорим по-венгерски. Оказалось, что один из офицеров родом из Берегсаса, и Шани хорошо его знал. Американский офицер был братом доктора Шака, семейного врача Шани. Впервые мы позволили себе почувствовать тоску по дому.

В первые после освобождения дни я заболел – у меня распухли ноги и поднялась температура. Я едва мог стоять. Шани пошел искать для меня тихий уголок, где я мог бы прилечь, и обнаружил спортивный зал и теннисный корт, которыми пользовались эсэсовцы. Там же, в углу, была небольшая каморка с двумя кроватями без матраса и дровяной печью. Шани помог мне добраться до комнаты и лечь, а потом вышел на улицу, нашел какие-то деревяшки и сигареты и развел огонь.

На следующий день многие бывшие заключенные отправились на экскурсию по лагерю, организованную американскими солдатами. Я пойти не смог из-за болезни и теперь, оглядываясь назад, понимаю, что благодаря этому не увидел страшные картины, представшие глазам моих товарищей. Во многих местах еще лежали груды трупов, сжечь которые нацисты не успели.

Между тем Шани продолжал бродить в одиночку по закоулкам лагеря, доступ в которые нам запретили. Он всегда был любопытнее меня и хотел увидеть все своими глазами. Помимо прочего, Шани нашел крематорий, в котором нацисты каждый день сжигали сотни тел