Ее сын. Ее мальчик. Она его любит, это так же очевидно, как и неизбежно. Он – самое дорогое, что у нее есть. И количество неприятностей, которое он ей доставляет, пропорционально этой любви…

Присев на корточки возле трупа грабителя, она принимается вытирать кровь. О том, чтобы выжать очередную тряпку, и речи быть не может. Тео подает матери рулон полиэтиленовых пакетов для мусора. Она отрывает один, открывает и сбрасывает в него мокрые тряпки. Второй пакет послужит ковриком. Алин расстилает его на полу и перекатывает на него труп, а потом они с Тео оттаскивают его к задней двери, и на полу, слава богу, не остается кровавого следа.

Проделать все это не так-то просто. Физический контакт с юным наркоманом оказывается настоящим испытанием. И у подростка, и у матери возникает тяжелое чувство, голова идет кругом, накатывает тошнота, начинают дрожать пальцы. Оба стараются абстрагироваться от ужаса, которым вынуждены заниматься. Но сделать это необходимо, и быстро.

– Сделай так, чтобы кровь на полу не бросалась в глаза, – говорит она сыну, когда они возвращаются к кассам.

– А как? – недоумевает подросток.

Тео на пределе. Каждая клеточка его тела цепенеет, стоит представить, что ему опять придется иметь дело с кровью. Алин в раздражении хмурится.

– Придумай что-нибудь!

Тон язвительный, не допускающий возражений. У Тео в животе все сжимается, в горле застревает комок. Он все еще под впечатлением от событий последнего часа: ссора с матерью, ее необоснованная ярость, вспышка лютой ненависти с его стороны. А потом – ограбление, невыносимое напряжение, он вдруг перестает понимать, что происходит, и тут – выстрел… То, что уже никак нельзя исправить. И он видит единственную протянутую руку, за которую успевает ухватиться, уже утопая в адском пламени…

Неохотно, но без возражений он проходит вдоль полок, хватает несколько пакетов с сахаром, крупами и мукой и высыпает все это в лужу крови. Алин с горечью думает, что понадобилось два трупа, чтобы сын-подросток наконец прислушался к ней и доверился, увидел в ней союзника, и чтобы к ним опять вернулось давно утраченное взаимопонимание…

Решив не думать больше о грустном, женщина направляется к входной двери и через щель в железных полосках жалюзи выглядывает наружу. На паркинге всего два автомобиля – ее и чей-то еще. На расстоянии нескольких метров по тротуару, который тянется вдоль паркинга, спешат редкие пешеходы. Алин пытается установить частоту, с какой они появляются в поле зрения, но это – абсурд, и скоро ей приходится это признать. Интервал прохождения пешеходов мимо мини-маркета установить с помощью логики невозможно.

Значит, придется положиться на везение. Или пересмотреть планы, чего делать очень не хочется. Захватить с собой одного заложника представляется ей неизбежным – это гарантия на случай, если дело примет скверный оборот. Выбор, естественным образом, падает на старую гарпию. Она – инвалид, поэтому не сможет сбежать, даже если бы захотела. К несчастью, это преимущество имеет и оборотную сторону: инвалидное кресло не проходит через дверь, ведущую к черному входу в магазин. Остается выбор: сунуть ей кляп и оставить с остальными заложниками в комнате для персонала или же вывезти через центральный вход. Хотя это и рискованно…

Алин нервно кусает губы, невидящий взгляд ее теряется вдали – где-то далеко-далеко. Град из вопросов, сомнений, колебаний и угрызений совести бомбардирует ее сознание, подтачивает мыслительные способности, как крыса черствую краюху хлеба, – вредитель среди отбросов, которыми стали ее мысли. Ситуация вынуждает действовать инстинктивно, но Алин все еще спотыкается о рифы здравого смысла, разрывается между дерзостью, граничащей с безумием, и тревогой, которая вот-вот может соскользнуть в летаргию. По правде говоря, она до сих пор так и не придумала, как спасти будущее сына, и в своей растерянности теряет драгоценные секунды времени. В фильмах и книгах все просто: герой увязает в трясине обстоятельств, один против целого мира, и помощи ему, казалось бы, ждать неоткуда, но даже сидя по самые уши в дерьме, он принимает-таки правильное решение и доказывает всем, кто его обвинял, что он не виновен…

Плавая в море предположений и опасений, Алин внезапно видит тонкую фигурку, которая через паркинг направляется к центральному входу в мини-маркет. На мгновение она задерживает дыхание, следит за каждым ее движением… Это девушка лет восемнадцати, и она занята своим смартфоном: набирает текстовое сообщение. Большие пальцы рук резво порхают над сенсорными клавишами, она передвигается «на автопилоте», не глядя, и шаг у нее уверенный и быстрый.

Алин инстинктивно подается назад, чтобы не выдать своего присутствия.

До двери остается пара метров, когда девушка отрывается от экрана, перестает набирать текст и с удивлением таращится на опущенные жалюзи. Хмурится, смотрит на мобильный – наверняка, чтобы проверить, который час, и найти логичное объяснение тому факту, что магазин закрыт. Потом передергивает плечиками, поворачивается и снова начинает стучать пальцами по экрану.

Алин вздыхает с облегчением. Значит, опущенные металлические жалюзи в витрине сигнализируют прохожим, что мини-маркет не работает, и никому даже в голову не приходит поинтересоваться почему. Скорее всего, по этой причине никто не появился в магазине за все это время.

Напряжение незаметно идет на спад. Пока жалюзи опущены, заложников не найдут. Значит, у них есть немного времени. И за это время нужно уехать как можно дальше отсюда. А еще – найти способ исчезнуть, не оставив следов.

– Еще блинчик?

Феликс еще жует предыдущий, но энергично кивает. Глаза у него блестят, настроение – самое радужное. Каждый раз, когда он заходит к соседке в гости, она закармливает его вкусностями, причем в количествах, от которых у его матери волосы встали бы дыбом.

– Тебе пора домой, мой хороший, – говорит мадам Бертий, глядя на часы.

Она перекладывает на тарелку четвертый блинчик, щедро поливает его вареньем, сворачивает и подает мальчику, который набрасывается на угощение, как будто голодал неделю.

– Не спеши, никто у тебя его не заберет!

Шар серого меха лениво пробирается у хозяйки между ног. Мадам Бертий наклоняется, хватает кота и начинает гладить, осыпая нелепыми ласкательными прозвищами, и голос у нее становится высоким, неприятно-пронзительным. Феликс наблюдает эту сцену и про себя жалеет Гризу, которому приходится терпеть такие глупости, а потом дает себе слово, что не станет тискать животное и докучать ему, если, конечно, его давнее желание исполнится и родители подарят ему кота.

– Ты тоже рад, что наш маленький сосед заглянул к нам в гости, правда, мой Гризу-зу, радость моя? – сюсюкает с котом мадам Бертий.

Животное мурлычет – обычный ответ, когда с ним разговаривают. Не спуская его с рук, пожилая дама присаживается напротив Феликса и переносит внимание на него.

– Как поживаешь, мой хороший? Как дела в школе?