машинист нырнул в толпу.

— Слышь, паря, — ухватил Петра за рукав прихрамывающий пожилой солдат. — Ну, отдадите власть энтому собранию, а с переселенцами как? У переселенцев-то жизнь изменится?

Петр улыбнулся:

— Так для того я и кричу вам: вместе давайте бороться! Не будем вместе бороться, снова нас друг на друга натравят.

И крикнул, дождавшись посыльного от Полунина:

— Товарищи солдаты! Стачком постановил всех вас отправить по домам! Эшелоны с солдатами, возвращающимися из Маньчжурии, больше задерживаться не будут! Долой самодержавие!

Солдаты недружно откликнулись.

Андрей Кунгуров стоял в толпе и никак не мог понять: Петр ли это Белов выступает перед солдатами?.. Вроде и голос тот, и физиономия, а вот говорит грамотно, гладко. Узнал все-таки, протолкался сквозь толпу:

— Здорово, Петр…

Белов удивился:

— Ты?

— Как видишь, — хмуро бросил Андрей. — Как Татьяна-то? Все на почте работает?

— Ушла… — буркнул нелюбезно Петр. — Чего тебе до моей сестры?

— Ну, ладно. Бывай тогда…

— Бывай, — отвел взгляд Петр.

Кунгуров тяжело зашагал к выходу на привокзальную площадь.

Виноватое чувство охватило Петра. Может, догнать? Чем виноват Андрей, если жизнь так складывается? Но, подумав, махнул рукой и побежал к паровозу, на котором собирался добраться до станции Тайга.

10

Андрей бродил по Старобазарной площади, всматривался в лица торгующих всякой всячиной крестьян. Выискивал односельчан, чтобы с ними добраться до Сотниково.

После разговора с Петром на душе было тоскливо. Если уж Петька так его встретил, то что говорить о Татьяне? Она и вовсе не захочет его видеть. Ведь все письма к ней остались без ответа. Он желал и боялся встречи с Татьяной. Чувство чужой вины с новой силой захлестнуло Андрея, он даже был рад, что Петька соврал, сказав, будто Татьяна уже не работает в почтово-телеграфной конторе. А то, что тот соврал, Андрею было яснее ясного.

Отгоняя от себя невеселые мысли, он зашагал быстрее.

— Эй, служивый, табачку не желаешь? — окликнул Андрея знакомый голос.

Обернувшись, он увидел Терентия Ёлкина.

Худющии, длинный и нескладный Терентий стоял возле телеги, к которой была привязана полугодовалая телка, и держал в руке граненый стакан махорки.

— Подставляй карман! Почти задаром отдаю, — все еще не узнавая Андрея, привычно выкрикивал Елкин.

— Кощей! — обрадовался Кунгуров. — Не признал?

— Ой! — по-бабьи всплеснув руками, воскликнул Терентий. — Андрюха?! Живой никак? Вот мамаше-то радость! А то все по тебе убивается. А ты, звон, живехонек!

— Как видишь.

— Че ж энто вы японца-т не побили? Силенок, что ль, не хватило? Аль охоты? — мелко хихикнув, поинтересовался Ёлкин.

— Тебя не было, вот и не побили!

Терентий, догадавшись, что сказанул что-то не то, засуетился:

— Ты, Андрюха, не серчай, энто я так, для разговору. Мы ж понимам долю вашу солдатскую. Ить я к тебе со всей душой. Бери махру-т, присаживайси, устал, поди, по городу-т шастая.

Кунгуров осторожно, стараясь не потревожить еще не до конца зажившую рану в правом боку, забрался на телегу. Незастегнутая шинель распахнулась и Ёлкин увидел на его груди два Георгиевских креста.

— Ох, ты! Ерой! — присел от восхищения Терентий. — Цельных два! Отличилси! Самый ты, Андрюха, таперя в деревне еройский мужик будешь! Ни одна девка не откажет! Да и баба-т тож! Они у нас ноне до мужиков шибко злые. А мужиков-т и нетути! Почитай пол-Сотниково на японскую забрили. Ты-т у нас первым ушел, а после и других парней потащили. И запасных. А потом и до ратников добрались. Слава богу, я-т по возрасту вышел.

Кунгуров поморщился:

— Зачастил! Махры лучше отсыпь!

— Разе ж я против? С нашим удовольствием. Подставляй пригоршню, ерой.

Закурив, Андрей спросил:

— Вернулся кто-нибудь?

— Пашка Жданов без руки пришел; Савелий Лепёшкин контуженный, глазами хлопат, а говорить не говорит; Филька Туркин весь осколками изранетый, с печи не поднимается; Балаханов Иван, тот вроде целый весь, но как бы не в себе, все глазами смотрит, а то вдруг царя-батюшку матерным словом поминать зачнет. Энтим ишшо подвезло. А коли всех поминать, кто головы сложил, язык заболит да и отвалится… Баб вдовых — море. Так что есть кому вам, ероям, усладу доставить.

— Хватит молоть, крупорушка! — оборвал Ёлкина Андрей. — Все тебя не в ту сторону несет.

Тот втянул продолговатую голову в плечи, затряс жидкой бороденкой:

— Энто верно, энто верно. От радости я, что ты хоть справный вернулся! При всем, значица, мужском имуществе… Не обессудь уж, Андрюха!

— Справный — криво усмехнулся Кунгуров, помолчал, глядя прямо перед собой, и спросил? — Ты, Терентий, долго намереваешься торговать?

— Дык, как сказать? Телушку сбагрю, да и домой. Махру-т энто я так, для развлечения прихватил. Авось, думаю, кто купит. Не сумлевайся, доставлю тебя до мамаши.

— Как там она?

Ёлкин неуверенно повел плечом:

— Дык… пробивается поманеньку. Тяжко, конечно, ить сколько ртов, да все несмышленыши… Хоть бабку Бог прибрал… Все облегчение…

— Когда?

— Да в прошлом месяцу схоронили, — ответил Ёлкин и плаксиво сморщился: — Вот и огорчил тебя ненароком. Извиняй.

Досадуя на болтливость односельчанина, Кунгуров слез с телеги и сказал:

— Терентий, ты меня дождись.

— Без тебя с места не тронусь, — заверил его Ёлкин.

Андрей бесцельно, лишь бы избавиться, хоть на время, от Ёлкина, шел сквозь шумную толпу и неожиданно для себя остановил какого-то железнодорожного служащего.

— Господин хороший, где тут у вас почта?

Тот объяснил, и Андрей скоро оказался возле здания почтовотелеграфной конторы.

В помещение конторы он вошел широкими отчаянными шагами, боясь передумать и вернуться назад, так и не повидав Татьяны. Спросив у барышень, принимающих почтовые отправления, как ему найти Белову, Андрей двинулся по коридору.

Татьяна, заслышав отчетливые шаги, повернула голову… и обмерла. Швабра выпала из ее рук, твердо стукнулась об пол. Андрей зачем-то начал застегивать шинель. В горле стало сухо. Наконец его губы дрогнули?

— Здравствуй…

Испуганная той радостью, которая охватила ее при виде Андрея, Татьяна прикрыла руками вспыхнувшие щеки, закусила нижнюю губу.

Андрей глядя в ее расширившиеся глаза, видел в них только испуг, и все слова, копившиеся в нем все эти долгие месяцы, застыли, обжигая горло холодом сомнений. Он понимал, что пришел не для того, чтобы стоять, глядя на ее вздрагивающий подбородок, молчать. Но поделать с собой ничего не мог.

— Ты вернулся?

— Да… Вот пришел…

— Как ты?

— Живой, — грустно усмехнулся Андрей.

— Домой едешь?

— Куда же мне еще…

— А я вот, видишь…

—