— Значит, это они хотят меня убить? — От испуга Оля прикрыла ладошкой рот.

— Подумать только! Наш директор — гомосексуалист! — торжественно провозгласил Жемчужный.

Мысли мои завертелись в голове с катастрофической быстротой. В только что прослушанном нами разговоре между Велихановым и Плашкиной не простые намеки, а вполне конкретные вещи. В частности, уважаемый Анатолий Викторович отчетливо говорил про труп Ласточкина и о том, не оставил ли водитель Ирины Юрьевны каких-либо следов возле него. Выходит, убийца мужа Тимирбулатовой не кто иной, как качок Дима, которого я имела честь лицезреть вчера в «Форде» госпожи Плашкиной. Отсюда вывод, что зачинщиком всего является сама Ирина Юрьевна. Наверняка сия достопочтенная дама и отдала приказ своему подручному о ликвидации шантажиста, а следовательно, и за охоту на Ольгу ответственность несет она. Если, конечно, за причину всей кутерьмы брать пропавшую пленку. Но, с другой стороны, какую роль во всем этом играет Велиханов? Вполне вероятно, что заказчиком убийства Ласточкина мог быть он, а Плашкина лишь по доброте душевной да по старой дружбе взялась помочь Анатолию Викторовичу. Теперь и мотив шантажа со стороны Федора стал ясным. Пронырливый фотограф каким-то образом пронюхал о нетрадиционной половой ориентации Анатолия Викторовича и наверняка сумел заснять на фотопленку директора театра «Крейзи» в пикантной ситуации. Что касается Ирины Юрьевны, то тут я пока ничего не могла сказать. Вообще шантажировал ее Ласточкин или нет, вопрос все еще открытый. Информация по данной теме отсутствовала.

Мои размышления прервала Тимирбулатова. Она резко поднялась с диванчика и с паникой в голосе сказала:

— Я должна скрыться куда-нибудь.

— Куда? — я подняла на нее глаза.

— Не знаю. Все равно куда. Но мне хочется бежать.

— Я тебя понимаю, Оля, — произнесла я.

— Ты не можешь этого понять, Женя, — простонала Тимирбулатова. — Потому что ты не знаешь этих людей. И Велиханов, и особенно Ирина Юрьевна очень опасны.

— Такой тип людей мне известен, — уверила я клиентку. — Они готовы перешагнуть через любого ради достижения своей цели.

— Да, верно.

— Вот видишь. Но бежать тебе никуда не надо.

— Я хочу просто спрятаться, — упрямо настаивала Оля.

— Прибегнуть к таким мерам мы всегда успеем. А для начала следует расставить все по своим местам.

— Каким же образом?

— Сперва я собираюсь прижать Анатолия Викторовича. Думаю, это не составит труда. К тому же…

Но договорить я не успела. Голос снова подал Жемчужный.

— Нет, вы подумайте! — сказал он. — Велиханов — гомосексуалист.

— Кто о чем, а вшивый о бане, — слегка попеняла я ему.

— Дело не в этом, Женя. — Костя достал сигарету и, прежде чем закурить, принялся разминать ее пальцами. — Ему каким-то образом удавалось скрывать это от всех на протяжении нескольких лет.

— И что? — не поняла я, к чему он клонит.

— Я уже говорил тебе, Женя, среди актеров любые новости распространяются быстро. Молниеносно, можно сказать. Такая среда. А тут никто ничего не ведал.

— Кроме моего мужа, — вставила Ольга.

— Вот именно, — подхватил Костя. — В глубине души я даже восхитился талантом покойного. Это каким же пройдохой надо быть, чтобы откопать то, чего другие и заподозрить не могли.

— Костя, — вздохнула я, уже поняв, что ничего дельного он не скажет, — тебя еще что-нибудь заинтересовало на пленке, кроме наклонностей Анатолия Викторовича? Тут есть проблемы и поважней.

— Недалекие вы людишки. — Он наконец прикурил свою сигарету и выпустил дым через ноздри. — Ладно, я чуть позже объясню свою мысль. — И тут же переключившись на другое, спросил: — Мы дальше слушать не будем? Вдруг там еще есть что-то интересное.

Я мысленно согласилась, что его предложение было весьма рациональным, и снова включила запись. С полчаса, а то и более мы слушали тишину. Если тишину, конечно, можно как-то услышать. Скорее всего Велиханов, покинув кабинет вчера в обществе своей подруги Ирины, до сих пор не появлялся там.

— Все понятно, — резюмировал Костя тоном главнокомандующего. — Ничего полезного из твоих записей мы больше не извлечем.

— Лично мне вполне достаточно и услышанного, — сказала Тимирбулатова.

— Что будем делать, Женя? — спросил меня наш Наполеон.

— Я не знаю, что будешь делать ты, а я намерена дождаться приезда Анатолия Викторовича и поговорить с ним по душам. Если он приедет сегодня.

— Должен, — кивнула Оля, — на спектакль он всегда приезжает.

— Тогда я поступлю именно так.

— Ясно, — весомо произнес Костя. — Оля пробудет сегодня на сцене почти весь первый акт, а я выхожу на зрителя лишь во втором. Вот во время первого мы с тобой и нагрянем к Велиханову.

— Мы? — переспросила я.

— Ну, конечно. Не могу же я бросить тебя на произвол судьбы. Придется рисковать собственной шкурой.

— Заметь, я не заставляю тебя этого делать.

— Это ты из скромности, — дал оценку моим поступкам Костя. — Но я ведь и сам все прекрасно понял. Не дурак.

— Мне уже пора в гримерку, — сказала Оля, бросив взгляд на часы. — А то не успею подготовиться.

— Я тоже переоденусь заранее, — подхватил Жемчужный. — Еще неизвестно, как события повернутся.

Когда мы с Олей вышли в коридор, я заметила, как в дальнем углу закрылась дверь в гримерку Аркадия Александровича. Не подслушивал ли он, часом? Впрочем, я становлюсь чересчур подозрительной. Вполне возможно, что Майоров только что прибыл на работу.

Тимирбулатова была подавлена. Это проскальзывало и в ее поведении, и в походке, и в выражении лица.

— Ты думала, где Ласточкин мог хранить свои компроматные фотопленки? — спросила я ее, попутно желая отвлечь от невеселых мыслей.

— Дома их нет точно.

— Сто процентов?

— Сто пятьдесят.

— Тогда где же? — задумчиво произнесла я, скорее размышляя вслух, нежели ожидая ответа от Тимирбулатовой.

— Мне, кроме лаборатории, ничего на ум не приходит.

В отличие от Оли, мне было прекрасно известно, что в лаборатории интересующих меня и убийцу пленок нет. Данный вопрос по-прежнему оставался открытым.

— Слушай, Оля, — обратилась я к ней с новыми идеями. — А чем можно зацепить Плашкину?

— Думаешь, и ее тоже Федор шантажировал?

— Не исключаю. Очень сомнительно, что она станет так подставляться ради своего друга Анатолия Викторовича. Должен тут быть личный мотив. Нутром чувствую.

— Признаться, я никогда с ней не общалась на короткой ноге, — сказала Оля. — И уж тем более у нее не было повода каяться передо мной в грехах прошлого. Может, Аркаша знает? Они ведь дружат. Вдруг она ему в чем-то проговорилась.