себя покрытой грязью, как снаружи, так и изнутри. Жить не хотелось и она твердо решила, что после такого унижения жить не будет.

* * *

После шашлыка Олег торопливо засобирался в дорогу.

— У меня сегодня еще в городе дела, — пояснил он.

— За Юльку беспокоишься? — прямо спросил Крюков.

— Да, но не только, — неохотно признался Олег. — Есть и другие дела.

Крюков пожал плечами.

— Я к тому, что мог бы с тобой прокатиться. Может помощь понадобится?

— Нет, не нужно. Оставайся здесь, отдыхай. Утром я вернусь.

И Олег направился к своей машине. Крюков долго смотрел ему вслед, пока не улеглась поднятая "БМВухой" дорожная пыль. Олег гнал машину, словно опаздывал куда-то.

Неожиданно на подъезде к городу он притормозил, а потом и вовсе остановился. Вдоль дороги брела Юлька. Одежда ее была грязная и местами разорвана. Олег посигналил. Она вздрогнула и обернулась.

Он увидел, что глаза у нее ненормальные. Было удивительно, что в таком состоянии ее не прихватили менты или лихие попутчики и не сбило проходящей машиной.

Узнав машину отца, Юлька бросилась к ней, распахнула заднюю дверь, упала на сиденье и зарыдала. Ревела она минут пятнадцать. Олег не мешал ей, сидел и молча курил. Он понимал, что сейчас лучше не вмешиваться.

По виду дочери он догадался о том, что с ней произошло. Как человек действия, он не впал в отчаяние, только немного побледнел и стиснул зубы. План действий у него наметился сразу. Но и суетиться он не собирался, так как был профессионалом.

Дождавшись, пока рыдания Юльки перешли в тихие всхлипы, Олег наконец спросил.

— Ты цела?

Дочь тут же прекратила реветь и поджала губы.

— А что ты имеешь в виду?

— Ну, сама жива, руки-ноги целы?

— Сама-то жива. А вот… вот… Короче, меня изнасиловали, — с вызовом и обидой бросила она отцу и снова собралась разрыдаться.

Но Олег изобразил лицом небрежное недоумение и опередил ее излияние.

— А чего ты еще ждала от дружбы с наркоманом? Разве что только ребенка-идиота от него родить осталось или СПИД подхватить.

— Зачем ты так? — обиженно надулась Юлька.

— Чтобы тебя немного разозлить, — признался Олег. — И не реви. Сейчас в больницу поедем. По дороге все расскажешь.

— Я жить не хочу, — заявила Юлька.

— Не будь дурой, — ответил Олег. — Не с тобой одной такое случилось. В мире каждые тридцать секунд кого-то насилуют. Так что забудь об этом поскорее.

— Такое простить? Никогда! — вспыхнула Юлька.

Олег немного расслабился. Получалось, что ее мысли о самоубийстве не были настолько серьезны. Уже легче. С остальным он справится.

— Я сказал забыть, а не простить, — пояснил он. — Такое, ясный пень, не прощают. Но это уже не твоя забота.

Всю дорогу до больницы Олег внимательно слушал сбивчивый, но подробный рассказ дочери о ее злоключениях. Параллельно с этим он созвонился со знакомым врачом и договорился, что Юльку примут и устроят, не привлекая к этому особого внимания.

Высаживая дочку возле больницы, Олег на прощанье предупредил ее.

— Если врач тебя отпустит, а я к тому времени не объявлюсь, уходи на заимку к Максимычу. Там сейчас Крюков. Все ему расскажешь. Поняла? Тогда двигай. Вон докторша Светлана Павловна уже из дверей рукой машет, она тобой и займется.

Прощаясь, Юлька внимательно посмотрела на отца. Ей вдруг показалось, что она видит его в последний раз.

* * *

Оставшись в одиночестве, Крюков долго маялся от скуки. Максимыч дул пиво и смотрел какую-то белиберду по телевизору. Телевизора Крюков и дома никогда не смотрел, книг на заимке не было. Он прошелся по территории базы отдыха, потом кивнул Максимычу.

— Пойду прошвырнусь до деревни. Может с девчонками познакомлюсь. Или с мужиками подерусь.

Машину Крюков заводить поленился и прогулялся до деревни прохладной лесной дорогой. Через полчаса он остановился на опушке. До деревни оставалось метров сто пятьдесят — двести. Его внимание привлек одинокий дом, стоявший на отшибе. Приличный домик, невысокий, в два этажа, за высоким забором.

Таким забором отгораживаются от жизни с ее грязью, завистью и ненавистью прекрасные люди. Они сидят себе в беседке, пьют чай из самовара, может быть, стихи читают. Цветы нюхают. Что им там еще делать? Не стрелять же друг в друга.

— За забором прогремел выстрел, потом еще один. Выстрелы сменились женским криком, но и он скоро затих. И домик снова погрузился в уютную тишину.

Крюков не то, чтобы бросился бегом, просто ускорил шаг. Куда торопиться? У него даже оружия с собой никакого не было. А зачем тогда пошел? Ну так, посмотреть. Может подержать что-то надо или скорую вызвать. Глупое любопытство, одним словом.

У ворот дома стояла забрызганная грязью длинная пятидверная "нива". В машине никого не было. Крюков заглянул в салон. Ключи от машины торчали в замке зажигания. Вот люди, не боятся, что украдут! Специфика сельской местности. Так и не сумели большевики стереть границу между городом и их деревней. А Крюков стер одним движением, опустив ключи от "нивы" себе в карман. Знай, деревенщина, наших, городских.

Из дома послышался шум, слышались громкие требовательные голоса. Там определенно кого-то о чем-то спрашивали. Может быть о том, как проехать в библиотеку?

Заинтригованный Крюков вошел в калитку и чуть не споткнулся о труп большой собаки. Почему это некоторые так животных не любят?.

Отсюда голоса слышались четче.

— Бабки давай! Куда бабло заныкали? — гремел суровый бас.

— Слышь, Циклоп, давай их децал поджарим, враз расколются! — гнусно хихикал противный дискант.

Крюков осторожно прошел в полураскрытую дверь дома. Обстановка солидная, на всем ощущались следы вопиющей ампирной роскоши и турецкого евроремонта. Крики слышались из большой комнаты.

Сыщик огляделся в поисках подходящего предмета, способного хоть как-то заменить оружие. Под руку подвернулся какой-то темно-коричневый горшок. Крюков взвесил его в руке. Тяжелый.

"Подойдет", — решил он.

В соседней комнате и в самом деле собрались все, причастные к шуму. Хозяев и гостей было поровну — трое на трое. Гости неловко топтались на ногах, видимо, ожидая приглашения присесть. Но хозяева не предлагали. То есть они, может быть, и хотели бы предложить, но не могли. Рты у всех были плотно заклеены широкими полосами скотча. Их тушки, двое мужчин и женщина, лежали, скрученные все теми же полосами скотча, на красивом ламинатном полу, имитирующем красное дерево.

Главный гость отличался от товарищей высоким ростом, благородной осанкой и отсутствием одного глаза. Черная пиратская повязка придавала его облику налет романтичности.

— Тащи утюг или хотя бы кипятильник! — распорядился пират.

В его руке Крюков заметил банальный