Даже если Семислава угадала ее чувства, то не подала виду. Молодая волхва-княгиня настолько привыкла к тому, что она – лучше всех всегда и во всем, что это не возбуждало в ней никакого тщеславия. Она принимала свое превосходство как должное, умела радоваться ему, не задевая гордости других, всегда казалась веселой и приветливой, так что на нее было просто невозможно сердиться за все ее несомненные совершенства. И Лютава ничуть не удивлялась тому трепетному, самозабвенно-восторженному выражению на лице замкнутого гордеца Доброслава, которого сам он, захваченный своими чувствами, совершенно не замечал.

– Что ты примчалась, лебедь белая? – Доброслав слегка прикоснулся к руке своей мачехи, и впрямь, казалось, сотканной из чистейшего лебединого пуха. – Что там, в Гостилове? Что в доме? Все ли хорошо?

– Я в воде увидала, что ты нынче воротишься. – Семислава улыбнулась. – Уж как мы ждали тебя, сокол ясный, поджидали, сестра моя все глаза проглядела. Она ведь девочку в березень-месяц родила, а ты и не ведаешь!

– Девочку?

– Князь Светлоликой внучку нарек.

– Ну, спасибо за новость! – Доброслав улыбнулся.

– Да я не для того к вам спешила. Сказать хотела, чтоб не ездил ты в Гостилов, а поднимался дальше на Зушу, в Воротынец. Там сейчас и князь, и братья, и дружина. Там войско собирается, чтобы на Дон идти.

– А на Дону что?

– Плохо дело. Воевода воронежский, свояк наш Володыня, в первом же бою погиб, а Воислав лебедянский к нему на помощь не пришел вовремя. Хазары вверх по Дону идут, а путь заградить им некому. Если не выступим – на своей земле и нам их встречать придется. Отец тебя ждет, места не находит – все думает, приведешь ли ему подмогу.

Доброслав опустил голову, зажмурился и даже сжал зубы, пытаясь справиться со стыдом и досадой. Помощь нужна вятичам как воздух, а он проездил почти напрасно!

– Умер князь Велебор, – глухо произнес он. – Наследовала ему дочь, Избрана.

– Избрана! – вскрикнула изумленная Семислава. – Что ты говоришь?!

– Она! – Доброслав в досаде кивнул. – И разговаривать со мной не хотела, мало что на дверь не указала.

– Да, от Велеборовны нам дружбы не дождаться! – согласилась Семислава, знавшая молодую вдову. – Она что, замуж не вышла?

– Нет.

– Тогда… Добровзора бы к ней послать… – в задумчивости пробормотала Семислава. – Он у нас парень румяный да ловкий… А ты, сокол мой… – Она окинула пасынка взглядом, в котором явно читалось сожаление: и красив ты, и удал, да шея плохо гнется. – Ну, что же! Теперь поздно, теперь нам каждое копье требуется, не до разъездов. А девушек зачем везешь? – Семислава вспомнила о дочерях Вершины. – Или с угрянами сговорился, невест нам дали?

– Не дали, я сам взял. А теперь и приданое возьмем – полками оружными.

– Покорми людей, да и двинемся дальше, чтобы завтра к вечеру в Воротынце быть.

Наскоро поев заодно со всеми похлебки, закусив горсточкой земляники, набранной тут же на опушке, Лютава и Молинка вскоре снова оказались в лодьях. С мечтой о спокойном ночном отдыхе пришлось проститься.

Плыли всю ночь. Свою родную реку вятичи знали хорошо и не боялись налететь на мель. Наутро остановились, снова сварили уху, поели, наскоро передохнули и опять взялись за весла.

Под вечер две лодьи наконец приблизились к Воротынцу. Как большинство городцов, он был основан вятичами на месте древнего городища, давно покинутого прежними обитателями. Недавно, при князе Святомере, валы обновили и насыпали повыше; прежнее его название давно затерялось, и городец получил имя Воротынец – в знак того, что является крепко запертыми воротами земли вятичей. Именно на Зушу, через Сосну или другие притоки, лежал путь с Верхнего Дона. Здесь постоянно жил порубежный воевода Дедогость – младший брат Святомера, а при нем содержалась хорошо обученная дружина. Против хазар воевода Дедога не много навоевал бы, но в его задачу входило своевременно, в случае получения с Дона тревожных вестей, послать весть князю и поднимать ополчение окрестных волостей.

Слушая все это, Лютава невольно чувствовала робость. Крепость самим своим видом говорила о близкой опасности. До границ Хазарского каганата, проходивших по Северянскому Донцу, было еще очень далеко, но сама необходимость возводить стены говорила о том, что хазары могут добраться и сюда! Она никогда не видела хазар, и в ее представлении они стояли в одном ряду с давно сгинувшими обрами, с которыми еще на берегах Дуная немало воевали далекие предки кривичей.

По количеству постоянных жителей Воротынец если и превосходил Ратиславль, то не намного, но сейчас здесь кипело сплошное людское море. Вокруг располагался обширный воинский стан. Намереваясь выступить в поход уже в ближайшие дни, князь собрал сюда ратников со всех своих земель. Сколько хватал глаз, на лугах вдоль берега реки выстроились шатры, шалаши, дымили костры, шевелились, как казалось, тысячи человек. Из-за перелесков тоже доносился запах дыма – чьи-то дружины стояли и там. Столько народу разом Лютава и Молинка не видели никогда в жизни. Обе девушки невольно держались за руки, почти с ужасом думая: и с этими-то вятичами, настолько многочисленными, мы собрались воевать? Сохрани Макошь! Утешало одно: у вятичей имелся гораздо более грозный противник.

Пока высаживались, на берег сбежался народ. Княжича Доброслава здесь давно и с нетерпением ждали, и теперь со всех сторон на него сыпались новости, которые, впрочем, он уже знал от мачехи:

– Хазары, хазары идут!

– Воевода воронежский убит!

– Лебедяне отступили!

– Сколько селищ уже пожгли! Вот-вот до нас доберутся!

Было немало беженцев – тех, кто снялся с места при появлении грозных слухов и перебрался под защиту княжеского городца. Внутрь стен все они поместиться не могли, но все же рядом с князем и дружиной казалось спокойнее.

На привезенных девушек посматривали, но без особого любопытства: было не до них. Лютава и Молинка своим видом не выделялись, и никто не знал, кто они такие.

– Идемте, подруги! – с улыбкой позвала их Семислава. – Я вас пока к себе отведу, умоетесь с дороги, отдохнете.

Княжья изба, самая большая среди построек внутри городца, состояла из трех частей: теплой, летней и сеней между ними. Две последние были плотно забиты народом: здесь сидели старейшины и воеводы, и Семислава с трудом пробралась, чтобы провести гостий в заднюю истобку. Здесь помещалась, кроме печки, еще лежанка и пара больших укладок.

– Отдыхайте пока, я велю баню истопить и поесть вам собрать, – сказала Семислава и ушла.

На шум и многолюдство в доме она не обращала никакого внимания. Зато ей все кланялись и смотрели вслед так, будто от женщины-лебеди зависела судьба каждого. Еще ничего толком не зная, Лютава заподозрила, что молодая Святкина княгиня здесь пользуется немалым весом.

Но особенно долго отдохнуть девушкам не пришлось. Они едва успели вернуться из бани, куда их проводили Семиславины челядинки, и кое-как подсушить мокрые волосы, как княгиня вернулась. Она успела переодеться: вместо обычного льняного навершника на ней была чудная рубаха – очень широкая, сшитая из малинового шелка с желтым узором в виде длиннорогих оленей, с золотным шитьем на вороте, а поверх белого повоя тоже белый шелковый убрус. Уже эти вещи говорили, ради чего князья вятичей ввязываются в войны с каганом: ради этих шелков для своих жен, ради шлемов и кольчуг для воевод, серебряных шелягов и бронзовой посуды, вон того серебряного кувшина с неведомым крылатым зверем на выпуклом боку, из которого Семиславе, как видно, подают умываться.