Однако, когда я вошел, пиджак изумленно повис у меня на плечах. В постели на спине в самом деле лежала Хелен, однако голова моей дорогой девушки была повернута влево, почти к самому плечу. Лицо было обращено ко мне, но глаза были плотно прикрыты.

Кажется, она спала. Неужели устала ждать и заснула?

У меня тоскливо заныло в груди. Именно так грудь, бывало, ныла в воздушном бою, когда противник незаметно брал на прицел, однако на земле она никогда не ныла.

Хелен, как мне показалось, была без одежды. Край одеяла прикрывал тело и подступал к соскам груди. Левая рука безвольно съехала на пол.

Я тихо подошел к постели и наклонился вперед.

— Хелен, милая…

Девушка не шелохнулась. Весь ее вид говорил о том, что она либо в глубоком обмороке, либо…

Мне вдруг стало так душно, что сердце сжалось. Еще не веря в самое худшее, я нагнулся, поднял прохладную, как мрамор, кисть и попытался прощупать пульс. Пульс не прощупывался!

Цепенея от ужаса, я непроизвольно ступил ногой в сторону и наступил тонкой подошвой туфли на что-то угловатое и твердое. Нагнувшись, я поднял с пола, покрытого мягким ковром, пистолет и обомлел. У меня в руках блестел мой наградной пистолет!

Сомнений быть не могло. Гладкая серебряная накладка на ребристой щечке рукояти устраняла все сомнения, на ней была изящно выгравирована надпись: «Начальник Управления ВВС Красной армии П.В. Рычагов заслуженному летчику Валерию Шаталову с пожеланием продвижения на новые высоты. 31 декабря 1939 года».

Табельный пистолет ТТ был частью обмундирования. Хотя советскую форму мы оставили в СССР, немецкая сторона любезно позволила взять табельное оружие с собой.

Я никак не мог понять, каким образом мой пистолет, хранившийся в особняке, в сейфе, очутился здесь, в номере. Я попытался вспомнить, когда видел свой пистолет в последний раз, но никак не мог сосредоточиться.

Вид Хелен, без всяких признаков жизни лежавшей прямо передо мной, буквально сводил с ума. Мне казалось, что еще немного и я вдребезги разнесу проклятую пивную — веселое злачное место, в котором чем дольше пребываешь, тем страшнее становится.

Когда я ощутил слабый запах пороха, исходивший из ствола, мне сделалось дурно, однако вовсе не от пороховых газов. Омерзительные мурашки побежали по телу. Получается, что все подстроено таким образом, чтобы создалось впечатление, что именно я застрелил Хелен!

Мотивы? О, они ясны, как сегодняшний солнечный берлинский день. Я приревновал Хелен к Гофману, например.

Мало ли мотивов бывает у людей, охваченных страстью. Главное, что герр Шаталов находится первым в списке подозреваемых лиц.

Я потянул за край одеяла, обнажая тело, и вскрикнул от ужаса. Вся простынь под одеялом была сплошь пропитана алой кровью.

Дрожа от страха, я глубоко вздохнул, чтобы хоть немного успокоиться, и осторожно перевернул Хелен на правый бок. Вся ее спина была в крови.

Где же, где?.. Вот!

Я нашел то, что искал. Под левой лопаткой я увидел входное пулевое отверстие и явный след от ожога. Пороховые газы сильно обожгли кожу.

Да, похоже, в самом деле стреляли из моего ТТ, калибр — семь и шестьдесят две сотых миллиметра. Выстрел произошел только после того, как ствол плотно вжался в тело жертвы.

Я не сыщик, но мне показалось странной траектория выстрела. Получалось, что некто ухитрился вжать ствол пистолета под левую лопатку Хелен, в то время как она лежала в постели. Для этого, наверно, надо было применить силу, но никаких кровоподтеков на теле девушки не было. По крайней мере я их, как ни всматривался, не обнаружил.

Убийца выбрал способ, которым добился двух главных вещей одновременно. Первое — звук выстрела получился приглушенным. Второе — пуля была выпущена наверняка. Третье — она застряла в теле и не вышла наружу, что было на руку убийце, поскольку, вылетев наружу, она могла ранить его.

Войдя в тело, пуля мгновенно потеряла начальную скорость и, пройдя между ребер, скорее всего, застряла в области сердца, не сумев пробить тело насквозь и выйти через грудь наружу.

Вдруг дверь с шумом распахнулась и в спальню ввалился возбужденный Гофман с бутылкой коньяка, янтарная жидкость несмело болталась на самом ее дне.

— Все состоялось? Здорово! Я, как свидетель, пришел поздравить молодую…

Гофман увидел постель, густо залитую кровью, словно здесь только что зарезали быка, и осекся. Его влажная от коньяка нижняя губа вдруг жалко отвисла вниз. Он мотнул головой, как видно, пытаясь прогнать страшное видение куда-нибудь подальше.

Бедняга Гофман перевел взгляд на пистолет, который я продолжал сжимать в руке. Его глаза жутко округлились от ужаса.

— Ты убил ее, Шаталов? Ты… ты… подлец! Зачем? Как ты мог? Ты подумал, что она спала со мной? Да, было пару раз, но она все равно любила тебя, а не меня, я же видел!

— Что ты несешь, Гофман? Я не убивал!

— Я не слепой. Ты застрелил ее в спину!.. Ты ответишь за свое злодеяние, Шаталов. Я вызываю полицию. Полиция!..

Гофман замахнулся на меня бутылкой. Я вовремя оттолкнул его в сторону. Гофман оступился, упал, сильно ударился затылком о стену и затих.

Я нагнулся над ним. Неожиданно раздался такой пронзительный храп, что я невольно вздрогнул. Бродяга Гофман так напился, что не выдержал и уснул.

Снаружи на ступенях лестницы тяжело застучали подошвы мужских ботинок. Прыгать в окно с верхнего этажа веселой пивной мне было, как говорится, не впервой.

Я нежно поцеловал свою драгоценную Хелен в холодные синие губы и с невыносимой болью в сердце посмотрел в ее белое лицо. Прекрасное, оно казалось выточенным из мрамора.

В следующую секунду я отодвинул штору. Окно было открыто.

Правда, в этот раз приземление прошло не так удачно. Припадая на ушибленную ногу, я бросился к БМВ Гофмана. Из окна до моего уха долетели резкие обрывистые команды.

В российском посольстве меня ждал Виталий Сорокин. Все пережитое диким секачом грозно навалилось на меня. Я, кажется, был в шоковом состоянии.

Никто не смог бы успокоить меня, Сорокин, между прочим, и не пытался. Узнав о гибели Хелен, он как-то сразу осунулся и посерел.

Виталий предложил мне стакан водки, но я отказался. Он тоже не стал пить.

— Теперь тебя ничто не держит в Германии, Валера, однако дома, друг, тебя ожидает сюрприз. Немцы, конечно, после гибели Хелен пожелают навредить тебе, поэтому надо срочно возвращаться в Москву, но, к сожалению, здесь не все так гладко — у меня произошла осечка.

— Какая-такая осечка, Виталий? Ты же заверял меня!

— Да, заверял, но кто-то выкрал твою кассету с отчетами о работе в Германии. Я не успел передать ее в Москву!