— Она была в сейфе?

— Да, твой башмачок с кассетой лежал в моем сейфе, теперь его в сейфе нет. Нет кассеты — нет твоего важного отчета, нет отчета — нет твоего прикрытия из Москвы. Без кассеты я ничего не могу для тебя сделать. Печально, но дома, друг, тебя ожидают арест, лишение всех званий и в лучшем случае отправка в лагерь, а в худшем…

Дальше можно было не продолжать. Сорокин благоразумно умолк.

Меня бросило вначале в холод, затем в жар. Получается, что теперь, когда мой секретный отчет утерян, Москва стопроцентно признает меня изменником и приговорит со всеми вытекающими последствиями, где бы я ни находился.

О том, как работают наши карательные органы, в том числе за рубежом, я был наслышан. В любом случае возвращаться домой теперь нельзя — впаяют срок за халатность или расстреляют за двурушничество.

Я в отчаянии сцепил руки и застыл, сидя на кожаном диване. Сорокин с грустной улыбкой подался вперед из глубокого кресла.

— Валера, что бы ты без меня делал, а?

— Есть выход? Какой?

Сорокин на ухо прошептал, что у Гофмана на руках находится срочное предписание. Якобы Геббельс придумал очередной ход конем, хотя никогда не играл в шахматы. Он решил сыграть на том, что завтра, двадцать второго июня, Германия нападет на Советский Союз.

Услышав такую новость, я мгновенно вышел из своего сумеречного состояния и стал почти прежним Шаталовым — собранным, холодным и решительным.

— Что ты такое говоришь?

— Гитлеровские войска сосредоточены у советско-германской границы. Приказ о начале Восточной кампании разослан по всем частям и соединениям.

— Вы уведомили Москву?

— Уведомили, но бесполезно. Все сведения о готовящемся нападении в Москве наши аппаратчики считают фальшивкой англичан, в чем постоянно убеждают товарища Сталина, мол, англичане спят и видят кровавую бойню между Германией и СССР, что, к несчастью, тоже очень похоже на правду.

— Что делать?

— Вчера Гитлер уведомил Сталина, что дарит ему в знак дружбы новейший «мессершмитт» модели F-2. Между прочим, сейчас «мессершмитты» модели F-2 составляют костяк новейших самолетов люфтваффе, именно на них возлагаются огромные надежды в молниеносной войне с Советским Союзом, до начала которой осталось менее суток.

— Я все равно ничего не понял. Что мне делать?

— Ты приехал на БМВ Гофмана?

— Да.

— Отлично! Слушай меня внимательно. Ты полетишь вместо Гофмана, но под его именем. Главное, долети до границ рейха. Там сориентируешься с учетом складывающейся обстановки. Опасно, конечно, но что делать, в Москву лететь тебе нельзя! Имей в виду, я узнал только что из надежных источников — органы НКВД арестовали твоего отца и ждут тебя.

— Да ты что?

— Сочувствую, друг. Документы Гофмана на вылет, инструкции и карты ты найдешь в планшете, он спрятан под сиденьем.

— Откуда ты узнал о миссии Гофмана?

— Что за наивный вопрос? По-твоему, я здесь в Берлине испанское вино ведрами пью и устраиваю твою личную жизнь? У меня своя работа и свои источники информации.

В планшете я обнаружил именной вальтер с позолоченной рукоятью и черный блокнот с золотым тиснением в виде Спасской башни Кремля — подарки Адольфа Гитлера товарищу Сталину. Помимо подарков я нашел в планшете полетное задание с указанием маршрута и другие важные документы, позволяющие выполнить задание, порученное Гофману.

Моя задача — прорваться к самолету и взлететь. Дальше будет видно.

Я подъехал к знакомой цилиндрической полосатой, как зебра, будке. Дежурный унтер-офицер был худ до такой степени, что своим видом напоминал смерть на картинах средневековых немецких художников. Он раздраженно поправил на плече новенький пистолет-пулемет МП-40 и посмотрел в пропуск Гофмана так, словно увидел вместо него справку из венерического диспансера.

Скоро я понял причину его недовольства. Унтер-офицера интересовал вовсе не пропуск, поскольку он был в полном порядке.

Внезапно я услышал голос из распахнутого окна будки. Кто-то что-то докладывал, видимо, по телефону. Мало ли кто, что и кому может докладывать, но голос вдруг произнес вначале фамилию Урсулы, затем мою собственную!

— Я полагаю, что Шиммель полностью раскаялась в содеянном, поэтому… Простите?.. Шаталов?.. О, с ним все кончено. Да, конечно. Конец связи!

Сомнений быть не могло. Только я подумал о том, что узнал того, кому принадлежал голос, как в проеме распахнутого окна показалась бледная физиономия Нобля.

Раненое ухо, видимо, все еще болело, и он, поморщившись, тронул его рукой. Увидев меня, Нобль замер на миг как истукан, затем сладко улыбнулся и махнул рукой, приглашая зайти в будку.

Я вышел из машины и, кивнув унтер-офицеру, что, мол, сейчас вернусь, вошел в будку. Внутреннее помещение контрольно-пропускного пункта оказалось довольно просторным.

У каждого из двух окон возвышались два внушительных рабочих стола под цвет дуба. Слева от входа, за дверью темнели удобные кресла и низенький кофейный столик.

Нобль встретил меня с радостью. Как видно, изображение на лице фальшивой радости являлось его любимым занятием.

— Присядем, герр Шаталов?

Мне показалось странным такое предложение. Вместо того чтобы немедленно арестовать меня по подозрению в убийстве, бродяга Нобль предлагает вести какие-то разговоры.

Однако он — хозяин положения, и ему, как видно, лучше знать. Мы почти синхронно погрузились в мягкие кресла.

Нобль с усмешкой посмотрел на меня так, словно ему обо мне было все известно, — от подробностей далекого беззаботного детства, когда я с пацанами лазил по чужим садам, до сегодняшнего плана угнать «мессершмитт», прикрываясь документами Гофмана.

— Хотите что-то сказать, герр майор?

— Да, гауптштурмфюрер, хочу. Я официально заявляю, что никого не убивал. В действительности вот что я сделал. Я совершил диверсию. Урсула Шиммель не имела физической возможности подложить шило в хвостовое оперение. У меня есть увлечение — в свободное время я тачаю игрушечные алые матерчатые башмачки. Между прочим, превосходно успокаивает нервы, что в моей работе является бесценным даром. Среди моих инструментов в чемоданчике есть все инструменты, кроме шила. Можете убедиться. Чемоданчик находится в моей спальне, в особняке. Шиммель не имела доступа к чемоданчику, а шило…

Нобль вдруг оглушительно расхохотался.

— Бросьте, герр майор! Скажите лучше прямо и начистоту. Не хотите возвращаться домой?

— Не хочу.

— Вы очень наивны, если полагаете, что мы в тот же день не установили виновника крушения «мессершмитта». Ваше любимое шило валялось в километре от места вашей вынужденной посадки. Мало того, мы провели его предварительное лабораторное исследование и установили, что шило изготовлено в СССР, в сентябре тысяча девятьсот тридцать пятого года на горьковском заводе «Металлист». Вы совершенно правы, до этого оно всегда лежало в вашем чемоданчике для инструментов, единственный ключ от которого вы неизменно держали при себе. Мы знаем, что шило в хвостовое оперение «мессершмитта» подложили именно вы, герр майор, однако Урсула, взяв вину на себя, всего лишь выполняла мое задание. Теперь понятно?