— Знайте, герр майор, Германия с нами, а мы с Германией. Советский рабочий и немецкий рабочий — братья навек!

Вскоре, как было обещано, приехал представитель штаба округа. Им оказался шумный богатырь в удобном тонком кожаном летном реглане, который он почему-то не снял, войдя в столовую и сев за стол.

Когда он небрежно кинул свою фуражку на гладкую поверхность квадратного столика, в полумраке пустынного помещения командирской столовой тускло блеснул его тщательно выскобленный бугристый череп.

Огромные слегка выпуклые глаза поражали своей величиной и прозрачностью, они словно заглядывали в самую душу. Волевое лицо и чуть скошенный прямоугольный подбородок дополняли впечатляющий портрет.

Мы уютно сидели за столиком в углу. Представитель назвался полковником Лычановым. Реглан он так и не снял, а фуражка продолжала сиротливо валяться на столе, перевернутая вверх козырьком.

Дежурный по столовой принес нам по стакану дымящегося крепкого чая с сахаром. Лычанов окинул меня насмешливым взглядом.

— Голубь ты моя птица. Попей горячего чайку с лимоном, Гофман!

Полковник говорил по-немецки хорошо, но как-то сумбурно, мешая русские и немецкие слова, видимо, рассчитывая на то, что его собеседник худо-бедно понимает по-русски. Лычанов шумно отхлебнул из своего стакана, смачно сделал глоток и снова посмотрел на меня, на этот раз с хитроватым прищуром.

— Якобы вынужденная посадка?

— Не совсем. Двигатель что-то…

— Ладно, брось сказки мне рассказывать. Братья Гримм, понимаешь. Ты сделал все правильно, майор. Сейчас доложат о готовности мессера и полетишь дальше!

Дежурный по столовой поставил на стол тарелку с нарезанными ломтями белого мягкого хлеба, блюдце с двумя подмерзшими аккуратными таблетками сливочного масла и бережно обернутую полотенцем раскаленную сковороду с дымящейся горой золотистых ломтиков картофеля и жирными скворчащими кусками мяса, щедро разложенными по краям.

— Поешь обязательно! — строго сказал Лычанов. — Как хочешь, но жуй. Тебе надо подкрепиться. Ты будешь выглядеть у меня в Кремле как огурчик!

Я начал быстро поглощать вкусный обед. Пока я ел, Лычанов не проронил ни слова, он невозмутимо попивал чай. Видимо, в самом деле он хотел, чтобы я, не теряя времени, хорошенько подкрепился.

Когда сковородка, блюдце и тарелка опустели, он зажег папиросу американской зажигалкой фирмы Zippo, затем вдруг положил прямо перед моим носом свою ручищу борца-тяжеловеса и раскрыл внушительную ладонь, похожую на медвежью лапу.

— Орех давай!

Требование прозвучало настолько неожиданно, что я заметно растерялся и едва не уронил вилку на пол. Рыжие ресницы полковника нетерпеливо хлопнули перед моими глазами.

Я ничего не понял. Какой еще орех?

Все прошедшие события с того самого момента, как я отправился в командировку в Германию, вдруг мигом бешеным калейдоскопом пронеслись в моей голове. Орех, орех…

Наверное, на моем лице недоумение отразилось как-то по-особенному. Лычанов откинул свой чувственный крупный рот вверх и, не спуская с меня настороженных глазищ, шумно захохотал.

— Молодец, майор! Маскируешься хорошо.

Меня вдруг осенило. Неужели?..

— Ты, полковник, — несколько развязно сказал я, — умеешь сбить с толку. Ты произнес слово «орех», а я ожидал слово «каштан».

— Что?.. Хватит зубы заговаривать, Голубь. Орех, говорю, давай! Слышишь али нет?..

Я спокойно сунул руку за ворот, снял с веревочки мешочек, в котором бережно хранил свой талисман. Кажется, все правильно. Лычанов, наблюдая за моими действиями, лишь снисходительно ухмыльнулся.

В следующую минуту я развязал тесемку, перевернул мешочек и встряхнул. Каштановый орех, который подарила мне Вера, выскочил наружу, хлопнулся об стол и шустрым бугристым колобком покатился по гладкой поверхности.

Лычанов по-хозяйски сгреб орех конопатой ручищей. Дальше все произошло очень быстро.

— Время грызть орешки, бельчонок!

С этими словами, как-то странно хохотнув, полковник спокойно достал из кармана перочинный нож и вдруг стал резать орех. Он резал его до тех пор, пока лезвие не уперлось во что-то твердое.

После этого Лычанов разломил орех и выудил из его внутренностей бронзовую полоску в виде корявой цифры шесть. Я присмотрелся и увидел, что на полоске были выдавлены какие-то слова, причем по-русски.

В следующий миг полковник проделал то же самое с каштановым орехом, который вынул из своего кармана. Из его нутра он выудил бронзовую полоску, напоминавшую русскую букву С, но как будто со слегка сточенными кончиками, причем на полоске Лычанова также были выдавлены какие-то русские слова.

Только теперь я понял, почему орехи выглядели так великолепно. Они были изготовлены из какого-то синтетического материала, причем так искусно, что отличить его от настоящего было возможно лишь после вскрытия скорлупы. Поразительно, но скорлупа была искусственной. Неужели, неужели…

— На, сложи!

С этими словами полковник пододвинул мне бронзовые полоски. Я взял их в руки.

На моей полоске было выдавлено: «Германия была, есть и будет». Полоска Лычанова хранила надпись, выдавленную по той же технологии и тем же шрифтом, но слова были другими. «Лучшим другом СССР», — значилось на ней.

Я, как трехлетний мальчуган, занятый детской головоломкой, повертел полоски в руках и сложил их вместе соответствующими краями. Они подошли так, что было очевидно: когда-то они составляли одно целое.

На столе вместо кусочков в виде корявой цифры шесть и обточенной с краев русской буквы С лежала цифра восемь. По ее обводке шла надпись на русском языке: «Германия была, есть и будет лучшим другом СССР».

— Сошлось, майор?

— Сошлось.

Лычанов пристально посмотрел мне прямо в глаза и опять громко захохотал. У меня, наверное, был слегка взъерошенный и чрезвычайно забавный вид, как у воробья, вдруг обнаружившего в своем укромном уголке вместо припасенной когда-то чахлой заплесневелой крошки миску с отборным пшеничным зерном.

— Соберись, майор. Осталось совсем немного. Двойная жизнь, которую ведут здесь наши люди, достала всех до печенок. Двуличие Усатого зашкаливает, о его подозрительности ходят легенды. Кругом царят дурацкие ограничения и предпринимаются жалкие потуги выправить положение. «Догнать и перегнать». Тьфу!.. Надоело. Конец ему скоро. Вот где он у меня сидит!

Лычанов выразительно чиркнул себе по горлу лезвием перочинного ножа. Я вежливо улыбнулся в ответ.

Лычанов вдруг побагровел и стал красным, как помидор.

— Скоро, скоро! Слышишь?.. Скоро! Подарки для него в порядке?

— В порядке. «Мессершмитт», вальтер и блокнот.