Вот до чего договорилась! Сказала правду! Я и теперь трусила, потому что на моем горизонте не осталось ни одного блондина, сколько-нибудь годного на роль героя. И ни одной белой лошади. А ведь мне нужна помощь!

По моим расчетам, или по расчетам Шопенгауэра, выходило, что время пришло. Страдания истинны ровно до того момента, пока удовольствия ложны. Но свобода – это осознанная необходимость. Попробуй-ка с этим поспорь! И удовольствие быть свободным отнюдь не ложное. Оно – осознанное. Истинное. Так вынь его мне и положь!

Так рассуждала я, лежа на нарах. Логика подсказывала, что спасение должно прийти. Не может не прийти. Или логика Даны Кузнецовой ничего не стоит. Но откуда? Кто возьмет на себя проблемы сильной женщины, попавшей в критическую ситуацию? Я-то выстою. Но получу ли при этом свободу?..

…Когда меня в очередной раз вызвали на допрос, ничего хорошего от жизни я уже не ждала. Напротив. Сейчас мне предъявят свидетеля, который видел, как я втыкала нож в обнаженное тело блондина. Свидетеля, который прятался в шкафу либо подобно Карлсону кружил за окном. А в это время рыжая резала блондина. И он это видел. Теперь я уже ничему не удивляюсь. Если существует непорочное зачатие, из воздуха материализуется орудие убийства, почему бы не существовать Карлсону? Подумаешь, пропеллер на спине, а на животе кнопка! А как вам труп в багажнике чужой машины, а его документы в вашей собственной квартире? А?

Я уже упоминала, что у меня ассоциативное мышление. И о Карлсоне я вспомнила отнюдь не случайно. О том, что он мужчина в самом расцвете сил и все такое прочее. Когда я увидела в кабинете этого человека, я так и подумала: ну все, конец. Хотя на вид он был вполне добродушен. Я стояла, он сидел, и я бы затруднилась сказать, какого он роста. Маленький или высокий. Пришлось напрячь память.

Вы уже поняли, что речь идет о моем соседе. Который видел меня в день убийства на нашей совместной лестничной клетке около одиннадцати часов вечера. Что осложнило мое положение до крайности. И хотя у него было смешное имя – Тарас, мне было не до смеха. Его звали Тарас Иванович Волхонский, а я не могла растянуть свои дрожащие губы в улыбку. Она получилась бы жалкой.

«Ну, что они еще придумали?» – мелькнула мысль в моей рыжей голове. Я попыталась поймать его взгляд и, к моему удивлению, мне это удалось.

Глаза у него были карие. Во всем остальном он никак не подходил на роль моего героя. Увы! Он не был блондином! У него было широкое лицо, нос картошкой и покатые плечи. Если бы я оказалась в компании четырех мужчин, добивающихся моего внимания, он был бы последним, который мог бы на это рассчитывать. И не потому, что он некрасивый. Он – обычный. И еще он – сосед.

Женщина, мечтающая о романтических отношениях, никогда не бросит взгляд в сторону соседа по лестничной клетке. Само слово «сосед» начисто лишено романтики. Равно как «друг семьи». Или «партнер по бизнесу». Надо либо заканчивать соседско-партнерские отношения, либо доверять ему ключи от квартиры и банковской ячейки, но не ключ от собственного сердца.

Меж тем мне понравился взгляд, который я поймала. Он меня согрел. В моей рыжей голове мелькнула мысль: а если бы он взял да и переехал? Потом я спохватилась. Это же свидетель! И неспроста он здесь, в этом кабинете!

Тут я заметила и Германа Осиповича. Который еле заметно вздохнул, едва я возникла на пороге. Слово «подследственная» так же, как и «сосед по лестничной клетке», начисто лишено романтики. А если бы меня отпустили? Быть может, что-то и сложилось бы…

Быть может…

Почему я вдруг стала думать о мужчинах? Да потому, что меня с утра до ночи окружали женщины! Когда количество мужчин в твоем окружении ограничено, поневоле начинаешь примерять их на все возможные роли. И на роль героя, и героя-любовника. И так далее.

– Диана Сергеевна, – сказал следователь. – В вашем деле возникли новые обстоятельства. Вот, Тарас Иванович…

И следователь кивнул в сторону «обстоятельства», которое отчего-то засмущалось. Я невольно напряглась.

– Да вы присядьте.

– Это что, очередная очная ставка? – с вызовом спросила я, опускаясь на табурет.

– Вроде того. Тарас Иванович просто-таки рвался на свидание с вами, – еще раз вздохнул следователь. И я поняла, что Герман Осипович всячески этому порыву препятствовал. Это меня обнадежило.

– Рвался? – с иронией спросила я. – Надоело жить спокойно, да?

И тут он заговорил. Голос у него был мягкий, я бы сказала, чарующий. Такие голоса бывают у тележурналистов, ведущих выпуски «Новостей», и ловеласов, которые обольщают женщин, нашептывая им на ушко пошлости. И те, и другие врут. Я насторожилась. А он сказал:

– Вообще-то я работаю на телевидении…

Угадала!

– В бригаде, которая снимает выпуски горящих новостей. Колесит по городу в поисках «жареных» фактов. У нас на канале появился новый проект, мы хотим снимать документальные фильмы о… Словом, из жизни криминальной России.

– Идея не нова, – пожала плечами я.

– Да, но хотелось бы, чтобы это был взгляд, так сказать, изнутри. И вот я сам невольно становлюсь участником событий! Моя соседка по лестничной клетке попадает в криминальную историю!

– Говорят, она зарезала своего любовника, – задумчиво сказала я.

– Вот это-то меня и поразило! – с воодушевлением заговорил Волхонский. – Я сталкивался с вами почти каждый день, и мне бы в голову не пришло, что вы на такое способны!

– Мне тоже, – заметила я.

– У Дианы Сергеевны своеобразное чувство юмора, – пояснил Герман Осипович.

– Вы забыли упомянуть про мою железную логику, – напомнила я.

– Ах, да! Логика примечательная. Вы это непременно отметьте, Тарас Иванович, – с усмешкой сказал следователь.

Волхонский же словно не слышал. Продолжал с тем же воодушевлением:

– И вот я добился, чтобы меня сделали участником расследования. Чтобы предоставили материалы и впоследствии, когда дело будет закончено и суд вынесет приговор, из этого получился бы фильм. Где и сам я буду выступать в качестве свидетеля.

– Хотите стать киноактером? – спросила я, бросив на Тараса Ивановича критический взгляд. – А не поздно?

На мой взгляд, Волхонскому было никак не меньше тридцати пяти. В моем понимании возраст критический. Когда уже поздно что-либо менять, в том числе и профессию.

– Ну зачем вы так? – искренне огорчился Волхонский. Я вдруг поняла, чем мне так понравился его карий взгляд. И почему он меня согрел. Потому что он был добрым. В то время как у моего обожаемого шефа – ледяной. Эх, Дана, Дана, дуреха ты! Дуреха! И когда только ты выкинешь из рыжей головы романтические бредни?

– Извините, – сказала я. – Это все нервы.

– Понимаю. Я ведь присутствовал при обыске в вашей квартире.

– Я это заметила.