Несколько чужих после этих слов вдруг вынули из-под одежд огнестрельное оружие. Только выглядело оно странно при сложившихся обстоятельствах. Перед разведчиками появились пистолеты, и их вид еще сильнее удивил бойцов. Два нагана, тяжелый «маузер» и «парабеллум» времен Второй мировой войны.

— Кажется, картина маслом становится понятной. Психи сбежали из дурдома и ограбили исторический музей! — заключил Мамаев.

— Только в Чечне нет исторических музеев! — отозвался сержант.

— Остановитесь и гляньте вниз! — попросил старший, отступая сам и приказывая то же сделать своим людям. — Гляньте вниз!..

Баскаков, не сводя взгляда с неизвестных, быстро посмотрел вниз, как и просили. Но рассмотреть что-то было невозможно.

— На вас никто не нападет со спины!

— Не верь им, Баскаков! — крикнул Мамаев.

Но Баскаков, уже уставший от потрясений, опустил голову и посмотрел. Семеро чужих поднимали по камням Маслова, Лоскутова и несли Ермоловича, прекратить сопротивление которого оказалось возможным лишь ударом по голове.

— У нас нет времени устраивать здесь токовище, господа, — произнес старший. — Смиритесь и следуйте за нами. Мы пленили вас не для того, чтобы убить. Откройте дорогу здравому смыслу в ваши головы.

— Они разговаривают как педики, — не желая сдаваться, проскрипел Мамаев. — Стольников придет и отобьет нам почки за общение с ними.

— Капитан Стольников захвачен в плен кавказцами.

Эти слова оглушили бойцов как гром.

— Откуда ты знаешь это? — пробормотал Баскаков, вонзая взгляд в переносицу бородатого мужчины.

— Вам следует идти за нами. Как видите, мы не желаем вам вреда. Бросьте ножи.

Подумав, Баскаков с размаху вонзил НРС в землю прямо перед сбой. Мамаев, помедлив, просто разжал руку.

Когда разведчики были подняты на высоту, старший, глядя, как следом поднимают тела его людей, проговорил сквозь зубы:

— Вам придется самим нести своих друзей. Потому что мы понесем своих.

— Мы наказаны, что ли? — огрызнулся Мамаев.

— Вы перерезали половину моих воинов, — зло процедил старший. Мамаеву показалось, или это было так на самом деле, но кто-то из мужчин назвал этого человека Трофимом.

И странная процессия двинулась на восток. Туда, где часом ранее в поиске штурман Пловцов разглядел в бинокль крепостные стены селения, невидимые с этой высоты.

Стольников чувствовал, как от пронизывающего насквозь холода не слушаются ни ноги, ни руки. Вокруг него царила кромешная тьма и гробовая тишина. Пол был покрыт инеем, и капитан с трудом оторвал от него сначала майку, а после и брюки. Поднявшись и стуча зубами, он потрогал лицо. Переносица разбита, но кость цела. Ледяная корка покрывала лицо. Сколько же он лежал на полу, если кровь превратилась в лед?

Через несколько секунд тело вновь обрело упругость, и его забило крупной дрожью. Голова болела так, как в тот раз, под Самашками, когда неподалеку разорвался снаряд «Града». Тогда его откинуло, и он утратил способность соображать. Стольникову что-то кричали, а он раскрывал рот, и в голове, которая, ему казалось, должна скоро разорваться от боли, непрерывно гудела корабельная сирена. Его тогда вытащил на себе Жулин. Сейчас вытаскивать было некому, хотя и эта боль тоже не чета той.

Пытаясь согреться, капитан обхватил себя руками и несколько раз присел. Ничего, кроме резкой боли в затылке, это не принесло. Но кровь все-таки заструилась по венам, он ощутил подвижность мышц. Вытянув вперед руку, стал мелкими шажками двигаться вперед. Вскоре кулак уперся в толстую корку льда. Повторив такое перемещение несколько раз, капитан понял, что находится в помещении площадью около восьми квадратных метров. Нет сомнений в том, что его чья-то заботливая рука поместила в промышленный холодильник. Чтобы не испортился. Значит, убивать сразу его снова не станут. Терпение Алхоева не бесконечно. Полевой командир должен вывести отсюда разведчика, чтобы начать допрос, состоящий из одного только вопроса: где навигатор?

«Бог оставил нас», — вспоминал Стольников слова, нацарапанные на стене пещеры, и вопрос Алхоева: «Тогда скажи, где мы сейчас находимся?»

— Что здесь происходит?.. — думал он уже вслух, чтобы отогнать мысли о холоде. — Точнее сказать — где это происходит?

Он не узнавал район Чечни, это был участок местности, на котором он ни разу еще не бывал. Это подтверждал и вопрос Магомеда, и — опять не давали капитану покоя написанные на стене тоннеля слова. Кого оставил Бог и когда? Русские оказались на Кавказе с Ермоловым в начале девятнадцатого года девятнадцатого столетия. Вполне возможно, что эти слова приблизительно в то время и написали, а может быть, и позже… Но от этих мыслей Стольникову легче не стало, ситуация не прояснилась.

Еще больше ее запутывали показания Жулина о людях, атаковавших его и пленивших Крикунова. Холщовые рубахи…

А разве не так одевались лет сто, двести назад? Крестьяне, что ли? Бред…

Нужно двигаться. Если он будет стоять столбом, через двадцать минут потеряет способность соображать. Мороз не трескучий, но он слишком долго лежал на полу и остыл до состояния бутылки пива в холодильнике. Звать кого-то бесполезно. Его сюда поместили не для того, чтобы забыть. И если не вынимают обратно, значит, не хотят этого. Вынут, когда Алхоев решит, что пришла пора поговорить. И важно, чтобы к этому моменту он имел возможность работать.

Безостановочно приседая и махая руками, Стольников медленно передвигался по морозильнику. Стараясь разогреться, он одновременно думал о том, чтобы и не вспотеть. Это самое худшее, что может сейчас произойти. Когда-то придется остановиться, чтобы отдышаться, и тогда стоящий в порах пот превратится в лед. Двигаясь, можно сохранить себе жизнь, а двигаясь бездумно — ускорить смерть. Удерживая себя на этой грани, разведчик перемещался по холодильнику и ждал.

И вдруг, оказавшись в одном из углов камеры, он почувствовал, как нога его ударилась обо что-то твердое. Стольников наклонился и на ощупь определил очертания предмета.

Под его ногами лежало тело мертвого, замерзшего, словно кость, человека. Очень мило. Его предшественник тоже не пользовался большим выбором в решении вопроса — как умереть. Ему было суждено замерзнуть. Здраво рассудив, что сейчас не самый подходящий момент для паники, Саша вернулся на середину камеры. Размахивая руками и насвистывая, он разгонял остывшую от холода и страха кровь.

Не боится только дурак. Все боятся. Страх — такое же нормальное человеческое чувство, как радость. Главное, чтобы эти чувства не начали безраздельно властвовать над тобой…

— Ислам, — позвал Алхоев, сидя на стуле и просматривая газету на арабском языке. — Он пришел в себя?

Дверь в холодильную камеру была частью одной из четырех стен помещения, похожей на комнату для допросов в полицейском участке. Мебель от ИКЕА — два сдвинутых стола, настольная лампа, четыре стула. На одном из них сидел Магомед Алхоев, полевой командир. Высокий, широкоплечий, он давно заслужил славу беспощадного к неверным воина. Непостижимым образом он оставался неуловимым для федеральных сил и всякий раз, когда оказывался в засаде, уходил вместе с людьми и ранеными. Нельзя сказать, что Алхоев полностью контролировал южные подступы к Грозному, но каждый раз, когда появлялся со своей группой, численность которой иногда доходила и до двухсот человек, наводил ужас на мирных жителей и поднимал на ноги федеральные силы. Его особенной, ничем не объяснимой тактикой во время ухода от преследования и окружения было стремление уйти под Ведено. И там исчезнуть. Именно — исчезнуть, потому что, сколько бы человек ни было с ним и какой бы груз ни несла банда, разведка федеральных сил, стиснув кольцо окружения, натыкалась лишь на перепачканные кровью бинты, шприцы с остатками обезболивающего и героина, пустые бутылки и окурки.