раза, когда он увидел её фото, что-то в облике рыжеволосой красавицы показалось Моше неуловимо знакомым. Её лицо было не просто красивым, оно обладало той невыразимой притягательностью, которая появляется, только когда на нём проступает душа.

Краткое досье на неё свидетельствовало о еврейской крови, хорошем образовании, внезапном исчезновении богатого и проблемного мужа, смерти сына. Как следовало из представленных материалов, Ева была историком: изучала еврейское сопротивление, погромы начала XX века в России. Сейчас, правда, промышляла журналистикой в консервативном рупоре ВПК.

Её еврейское происхождение давало надежду на лёгкий контакт: вербовка Евы в «сайаним» – добровольного помощника Моссада из этнических евреев в той стране, где проходила операция, – казалось просто делом техники. Так, по крайней мере, думал Моше.

Он решил совместить приятное с полезным. В Москву давно собирался с лекциями профессор Иерусалимского университета, мировая звезда – историк Ури Гершевич, друг отца Моше. Он обещал прочесть несколько лекций о Первой алии, собранные деньги должны были пойти на благотворительность. Моше попросил его сделать акцент именно на еврейском сопротивлении и погромах начала прошлого века как отправной точке этой Первой алии. Ну и заранее запасся пригласительными. Один из них через кафедру истфака его московский агент отправил Еве. После лекций намечался фуршет и тусовка. Прекрасная возможность познакомиться поближе.

Начальство план одобрило. Французы в этой ситуации становились ещё более обязанными Моссаду, и одним выстрелом убивалось несколько зайцев. Моше всё согласовал и через несколько дней улетел в Париж.

Москва. 2006 год

Ссора

Ева провалялась в горячке два дня. На третий пришла в себя, но из-за страшной слабости пока из дома не выходила.

Саша звонил каждый день, порывался приехать, но у него что-то там опять случилось, о чём он не хотел рассказывать по телефону, и поэтому он так и не появился. Ева была этому даже рада. У неё было время поразмыслить.

До поездки в Ливан она как-то не задумывалась, что Сашины проблемы могут иметь, так сказать, международный характер. Они никогда не говорили об этом.

Вспоминая свою поездку и журналистские разговоры в кулуарах пресс-конференции премьера Ольмерта, Ева поняла, что вряд ли израильтянам понравится такое резкое смещение стратегического равновесия в регионе, они хорошо запомнят пробитую броню «Меркав» во время Второй ливанской войны. И у них в общем-то нет сомнений, кому уйдёт конечный продукт совместного российско-иорданского предприятия. Потому что рано или поздно все вооружения, предназначающиеся для регулярных армий, попадают на склады террористических группировок. Поскольку Москва не потребовала от иорданцев никаких ограничений на поставки гранатомётов «третьим сторонам», ничто не мешало им продавать оружие Сирии и Ирану, которые, в свою очередь, поставляли его ХАМАСу и «Хезболле». Вот и спрашивается: Израилю это надо? Как известно, у них длинные руки.

И именно теперь, после поездки в Израиль и Ливан, стало ясно, что именно так зацепило её тогда, в первый раз…

Как и у всех полукровок, у Евы было болезненное отношение к своему еврейству. И хотя еврейкой она была всего на четвертинку, по еврейскому закону, если мать еврейка, то и ребёнок еврей – не важно, кто отец. Но ужаснее всего в этой ситуации было то, что Саша тоже был полукровкой. Только евреем был его отец. Это она успела выяснить.

Она-то просто субботу игнорировала, а вот любовник её не на ту чашку весов гирьку бросил. Его оружие попало к террористам и сработало против Израиля. Вряд ли это ему с рук сойдёт.

Да, определённо, умела Ева правильных людей выбирать.

* * *

Сашин дед, старый большевик с партийной кличкой Гомель, чекист, в 1925 году женился на старой же большевичке Нине Коньковой. И почему-то взял её фамилию. В 1926 году у них родился сын, которого назвали в честь недавно почившего вождя – Володей.

По удачному для его сына стечению обстоятельств, дед таинственно умер якобы от аппендицита в 1937 году. Как раз когда над его головой стали сгущаться серьёзные тучи. Если бы он выжил, то его бы наверняка расстреляли как врага народа или извели в лагерях, а так он навсегда остался старым большевиком. А сын его Владимир стал настоящим ГОСУДАРСТВЕННЫМ ЕВРЕЕМ.

Как и положено еврейскому мальчику, уже в школе Володя был хорош в точных науках. Но началась война, и в свои шестнадцать с половиной лет Володя отправился добровольцем на фронт. Получил четыре тяжёлых ранения, дошёл до Берлина и демобилизовался в 1947-м с должности начальника штаба полка, начав с рядового. В армии же вступил в партию. Вернувшись на гражданку, поступил на заочный в Московский инженерно-строительный институт и женился на дочке врага народа – сердцу не прикажешь, да и не привык он, фронтовик, жить с оглядкой. Но даже это не помешало ему по окончании получить назначение на Новокраматорский завод начальником цеха. Его карьера развивалась стремительно.

Его неприятности, все эти обыски, доносы начались не в сталинское время, а гораздо позже. Любая привязанность, по неумолимому вселенскому закону, влечёт страдание. В том числе и любовь к Родине. Уж как-то так складываются обстоятельства, что пожирает она своих преданных детей. Расплющиваются их иллюзии и энтузиазм самонастраивающимся механизмом государства, где каждый винтик хлопочет о том, чтобы стать винтиком покрупнее, притянуться опилкой к магниту власти и слиться с ней в экстазе, и чтобы следующие опилки правильными рядами выстраивались в нужном поле. А уж потом можно и отовариться в чуть менее доступном для остальных распределителе. И за это готов человек забыть всё, чему учили его в пионерах, что написано в детских книжках и во взрослых. Да и удобно очень, что загробную жизнь отменили и можно совершенно не заморачиваться по поводу воздаяния. Вследствие этого среди опилок последние девяносто лет наблюдается сильнейшая конкуренция, более не сдерживаемая ни первым, ни вторым, ни даже третьим законами термодинамики.

Так что в этой семье неприятности, можно сказать, наследовались из поколения в поколение. Как только кто-то из мужчин начинал слишком сильно любить Родину, отчаянно и честно ей служить, тут к нему и приходили с обысками. И от служения отстраняли. Ибо чистота его помыслов никого не волновала – скорее настораживала. Теперь настала Сашина очередь.

Еве вспомнились его, казалось бы, убедительные речи, произносимые весомо и начальственно, про стратегическое равновесие, про геополитические интересы России. Допустим, он Россию считает своей Родиной и для него это слово что-то значит. А Палестина, она где-то далеко… Однако у Евы возникло чёткое ощущение, что беда придёт именно оттуда. Ощущение сопровождалось, как это часто бывало у