убийства – порядком замызганное в процессе полотенце, потом перевёл потерянный взгляд на «блаженного». Тот откашлялся, тихонько отполз в угол, там сел, поцеловал нательный крест и стал вновь что-то мычать, периодически осеняя свих мучителей крестным знамением.

Через пару часов троица бандитов оттащила в сторонку первого попавшегося в храме священника и, повесив на его руку свои золотые шейные цепи общим весом не менее килограмма, каялась. Первым попавшимся и оказался иеромонах Всеволод.

Евгений Петрович заметно располнел, и облысел с тех пор, и даже получил правительственную награду. Сейчас он мялся перед Всеволодом и подобострастно, с надеждою, как тогда, после божественного озарения, заглядывал ему в глаза. Евгений Петрович возглавлял не только район и партячейку, но и тайную комиссию по организации крестного хода. Чем больше он общался с Всеволодом, тем лучшим, по мнению иеромонаха, христианином становился. Особенно загорелись глаза бывшего Храпа, когда сначала в Москве и далее повсеместно началась смута из-за воскресшего Ильича. Призыв своего духовника делом помочь Мессии он воспринял с искренней христианской радостью. Хотя, возможно, отец Всеволод приукрашал, и блеск в глазах заскучавшего в пасторальных пейзажах быкоподобного Храпа был вызван иными мотивами и предчувствиями.

Евгений Петрович прошёл в гостиную и сел на любезно предложенный Всеволодом стул.

– Дороги высохли все уже, припасы готовы!

Он увлечённо докладывал обстановку, как никогда не делал ни на совещаниях в обладминистрации, ни даже на партийных съездах, где его авторитет очень ценили и частенько давали слово, чтобы послушать людей от сохи.

Руки у него и вправду были крестьянские: широкие, жилистые. Не держи он тогда «блаженному» ноги, а души сам вместо облажавшегося Могилы, неизвестно ещё, чем бы история закончилась.

На вечерней службе отец Всеволод объявил общий сбор. Хотя и так все были готовы – только узлы свои взять да иконы с хоругвями.

Назавтра и вышли. Сначала двигались очень медленно, с долгими остановками, дожидаясь всех, кто хотел примкнуть к ходу из окрестностей. Набралось в итоге более двух тысяч человек; это ещё брали самых здоровых, способных пройти около четырёх тысяч километров, причём в высоком темпе. Евгений Петрович до самой границы района обеспечил полицейское сопровождение, так что стартовали, можно сказать, комфортно и даже весело. Шпики смотрели вслед грустными глазами: что они могли сделать теперь?

Мобильный телефон отца Всеволода не умолкал. Долбили из Новосибирской епархии. Позвонили, казалось, все, кто хоть когда с ним соприкасался, от низших чинов с уговорами да задушевными беседами, призывами покаяться, до высших – с угрозами запретить в служении, извергнуть из сана и даже отлучить от церкви. Всеволод смиренно каждого выслушивал, но на своём стоял твёрдо. Вскоре села батарейка, а переходы стали длинными, за день по сорок-пятьдесят километров проходили, зарядить негде, некогда, да и незачем. Стали слать письма на электронку. Сулили блага, грозили карами. В случае покаяния, обещали епитимью самую лёгкую и на выбор: вернуться без наказания в свой приход или идти с повышением в Новосибирск. Пришло письмо даже из патриархата. Корили. Особенно за хоругви с ликом Ленина. Напоминали, как первый деревянный Мавзолей на Красной площади затопило зловонными потоками из прорвавшейся канализации, и патриарх Тихон заметил по этому поводу: «По мощам и елей». А также писали, что сам Мавзолей не что иное, как языческий зиккурат, преисполненный оккультных, а то и вовсе сатанинских символов… Кому служишь, мол? Но и эти вопросы Всеволод давно уже для себя решил, не помогало.

Когда через полтора месяца дошли до Урала, Всеволод, как обычно в крупном населённом пункте, первым делом отправился в интернет-кафе. Во-первых, конечно, проверить сайт живого Ленина: нет ли новых посланий от Мессии. Заодно добавить записи в свой блог, ставший за последнее время одним из самых популярных в Рунете, мирские новости прочесть да почту проверить. В электронном ящике уже ждала предсказуемая, но всё равно расстроившая его новость – официальное сканированное письмо – упрямящегося отступника решением епархиального суда лишили сана, патриарх решение немедля утвердил.

Таким образом, становился для всех православных он теперь просто Всеволодом. Монашества-то отнять у него никто не в праве.

Скрывать от паствы своё извержение из сана Всеволод не собирался, да и как скроешь в этот век, когда уж по всем новостям раструбили? Хоть и в крестном ходу, а от информации, которую и искать не надо, а сама она за человеком гоняется повсюду, не скроешься. Пришёл, сообщил. Никто не отвернулся, не засомневался. Напротив, ещё более сплотились все знаменские и примкнувшие православные вокруг своего расстриженного батюшки. Между собой договорились решения епархиального суда и патриархата не признавать, а идти до конца, до Питера. А там уже Мессия рассудит. Да и, может, Бог патриарха вразумит уже к тому времени. Пошли дальше с ещё большим задором, с новыми силами, приданными обрушившимися на них гонениями и хулой.

Мёртвые, однако, вопреки ожиданиям Всеволода, по пути крестного хода из могил не вставали. И тогда неожиданную теологическую мудрость проявил Евгений Петрович, предположив, что мёртвые могут быть в смысле не буквальном, а всего-то умершие для общества. Крестный ход сделал огромный крюк, дойдя до колонии особого режима, где те изгои, приговорённые по большей части к срокам от пятнадцати до пожизненного, и обитали. Там и связь у Всеволода была в лице настоятеля храма, открытого после долгой и упорной борьбы православной и блатной общественности с репрессивной машиной. Настоятель был оповещён, подготовил паству, и аккурат к приходу крестоходцев поднялся бунт. Подмоги администрации ожидать было неоткуда, колония была в считанные часы окружена тысячами православных, изнутри бушевали сотни осуждённых. Да и вообще в стране непонятно что творилось – за кого и за что кровь проливать? Охрана покинула вышки и заперлась вместе с администрацией в главном здании. Обошлось почти без жертв: человек десять надзирателей только успели зарезать.

К большому удивлению отца Всеволода и к неконтролируемой радости Евгения Петровича, первым из ворот поверженной темницы вышел сильно постаревший и осунувшийся Вовчик-могила. На пару с главой Знаменского района он стал распоряжаться ходом и присматривать за порядком в колоннах верующих. Множество освобождённых примкнули к процессии, как и предсказывал искушённый Евгений Петрович. Нехристи даже приняли крещение.

Отношения с деревенскими поначалу не особо у новообращённых складывались. И драки были, и воровство, и даже изнасилование. В процессии стали шептаться, зрели недовольство и раскол. Но порядок быстро навели Храп с Могилой, сбившие вокруг себя стайку православных дружинников, в основном из уголовников. Чудным образом за одну ночь исчезли десять самых ярых задир, насильник и двое его приятелей, не остановившие осатаневшего брата.