Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обнаруженные опергруппой плоскости и фюзеляжи самолетов резать не надо. На станцию Рослау отправлен товарный спецсостав № АЛ/1403 со взводом охраны ГУКР “Смерш”, который должен быть загружен указанной продукцией, а также иной, которая может быть обнаружена.
Обращаю ваше внимание: главной задачей опергруппы являются: поиск и отправка в СССР изготовленных двигателей Jumo-004 и Jumo-012 и документации на них для реактивных самолетов конструкций фирмы Юнкерса; обнаружение изготовленных образцов, макетов реактивного бомбардировщика Ju-287 и документации на него.
Прошу ускорить разыскные работы по сотрудникам заводов Юнкерса в Дессау, Рослау и других центрах авиастроения.
«Барышников все же голова. Ясно, лаконично, просто. Теперь хоть задачи понятны», — думал Савельев, заново перечитывая документ. Он хотел позвонить Снигиреву, дать распоряжение насчет погрузки плоскостей и фюзеляжей, но вспомнил, что тот уехал в штаб 52-й армии выяснять о поляках. Дежурный офицер доложил, что никого из заместителей на месте нет. Тогда Савельев вызвал майора Лобова, инженера-испытателя из НИИ ВВС. «Все равно вся трофейная техника к ним в институт на испытание пойдет. Вот пусть и руководит погрузкой».
Лобов выслушал приказ и уже хотел просить разрешения отбыть, но Савельев задержал его, попросив составить компанию почаевничать.
— Сергей Васильевич, скажите, а какая авиационная техника все же лучше, наша или немецкая?
Лобов настороженно взглянул на начальника из-под густых седых бровей и опустил глаза. Он молчал, будто и не слышал вопроса. Лобов был стреляный воробей, пережил, сам удивлялся как, трех начальников НИИ ВВС. В тридцать седьмом расстреляли комкора Лаврова, через год — комдива Бажанова, в сорок втором — генерал-майора авиации Филина. А сколько вслед за ними исчезло начальников отделов, ведущих инженеров и испытателей, никто уже и не помнит. Он поднялся, одернул гимнастерку и спросил:
— Разрешите идти, товарищ подполковник?
Савельев улыбнулся, жестом усадил майора на место и придвинул к нему стакан крепкого чая в серебряном подстаканнике и плетеную корзинку с печеньем.
— Уж поверьте, дорогой Сергей Васильевич, не провокатор я, а физик-оптик. Поэтому искренне желаю понять принципиальные отличия советских боевых самолетов от немецких. Центр ставит задачу добыть двигатели Jumo-004 и Jumo-012, найти реактивный бомбардировщик Ju-287. Как человек военный, я буду исполнять приказ и выполню его во что бы то ни стало. Но как профессиональному физику мне интересно: зачем нам нужна эта техника, что, мы сами не можем подобное сконструировать и создать?
Слова начальника, видимо, убедили Лобова. Вообще ему нравился Савельев. Молодой, высокий, красивый, вся грудь в орденах, говорят, в начале войны во фронтовой разведке служил, а это многого стоит. Савельев, безусловно, интеллигентен, обладает хорошей речью, не кричит на подчиненных, не кичлив, не злопамятен. Но упрям и требователен. Попивая чай мелкими глотками, он начал:
— Видите ли, Александр Васильевич, в нашем НИИ испытывались абсолютно все немецкие самолеты, как довоенные, по просьбе германского правительства, так и трофейные. Изучение этой техники привело сотрудников института к некоторым, я бы сказал, неутешительным для нас выводам. За эти выводы многие, очень многие лишились жизни, а другие гниют в лагерях.
— Но ведь сейчас, насколько мне известно, с этими выводами знакомы руководители партии и страны?
— Да, знакомы. Так вот, в конструкции немецких самолетов огромное внимание уделялось упрощению эксплуатации боевых машин в полевых условиях и удобству выполнения боевых задач. В этих целях немцы широко применяли автоматы для облегчения работы летчиков: автомат входа в пике и выхода из него, автомат установки горизонтального курса, автомат торможения закрылками при снижении скорости до определенного уровня. Конструкторы не ограничивались замечаниями летчиков-испытателей, они ездили в строевые авиационные части, беседовали с летчиками, выясняли у них нюансы, спорили с ними. В итоге всегда рождались идеи, направленные и на совершенствование боевых машин, и на создание более комфортных условий пилотам воевать на этих машинах.
В кабинет вошел дежурный офицер:
— Простите, товарищ подполковник, вы просили напомнить, у вас сегодня встреча с немецким инженером.
Савельев поглядел на часы, десять тридцать семь, встреча в полдень. Еще есть время. Он попросил Лобова продолжать.
— Немцы совершили, если так можно сказать, революцию в авиастроении. Они довели до совершенства унификацию стандартных образцов вооружения, оборудования, агрегатов, деталей, материалов. По сути, в разных фирмах производство разных истребителей, бомбардировщиков, разведчиков осуществлялось из одних комплектующих. Вы можете себе представить, насколько это упрощало проектирование, производство, эксплуатацию, снабжение и обучение летно-технического состава авиации?
— И экономило время и финансовые ресурсы?
— Абсолютно верно. Кроме того, все их машины отличались несравнимыми запасами устойчивости, следовательно, и безопасности полета, живучести самолета. И поэтому значительно упрощалась техника пилотирования. Заметьте, все их машины были обеспечены фибровыми протектированными бензобаками, в том числе при расположении топлива в плоскостях, то есть в крыльях. А значит, живучесть самолета еще больше возрастала.
— Это значит, что при попадании снарядов и пуль в бензобаки горючее не загоралось?
— Точно! Во всех их самолетах, даже в силовых элементах конструкции машин, массово использовались литые детали из магниевых сплавов, современные полимеры, клееные и керамические материалы. А что со связью? Вы помните, когда наши истребители стали поголовно обеспечивать радиосвязью, нет? Ну и слава богу. До сих пор не все машины радиофицированы. У немцев уже в тридцать девятом не было ни одного боевого, транспортного, учебного и спортивного самолета, не оборудованного радио. Это было просто запрещено! Все их самолеты обеспечивались высоконадежными аэронавигационными приборами, бомбардировщики уже давно летали с автоматом «автопилот», а с сорок второго года на них стали устанавливать отличные радары. Зачем вы записываете? — с подозрением спросил Лобов.
— Да не беспокойтесь вы. Я