Мы нападали на врага с четырех сторон, стараясь вцепиться в него зубами и когтями, вырвать клок поганого мяса или перегрызть важную для жизни артерию. Митя атаковал сверху, стараясь поразить крысу клювом в глаз. Но враг двигался с фантастической скоростью, постоянно ускользая от нападения, и сам несколько раз едва не зацепил кое-кого из нас своими ядовитыми зубами.

Если бы кто-то мог наблюдать за нашей полной абсурда схваткой со стороны, он увидел бы пять человек в одном конце зала и одного – в другом, которые стояли с вздутыми от напряжения жилами, злобно скалились и время от времени дергались и выкрикивали что-то непонятное, будто отбиваясь от невидимого противника. Тем не менее бой шел не на жизнь, а на смерть, и ни одна сторона пока не добилась перевеса. Правда, враг медленно пятился назад и через некоторое время оказался в углу, что сразу заставило меня вспомнить присказку о загнанной в угол крысе.

Вдруг я почувствовал, что ускользать от молниеносных бросков монстра стало труднее. И сразу понял почему. Нас стало меньше. Куда-то исчез Мишка. Стараясь не привлечь внимания врага, я оглянулся по сторонам и увидел, как Мишка, уже в своем человеческом облике, карабкается по верхнему ярусу стеллажей, прячась от чудовища. Я не понял, что он затеял, но постарался увеличить скорость, нападая на крысу со всех сторон, чтобы отвлечь от него внимание монстра.

То, что проделал этот отчаянный сорванец, решило исход схватки. Он подполз по стеллажам вплотную к врагу, преодолел его гипнотическое поле и, спрыгнув сверху, приемом рукопашного боя свернул ему шею. Раздался страшный, невероятный вой, временами переходивший в частоты неслышимого человеческим ухом ультразвука. Это кричал враг, который со смертью человека, ставшего его вместилищем, терял единственную нить, связывающую его с нашим миром. Оставшись без тела-вместилища, не выполнив предназначения, он был обречен навсегда зависнуть в черной дыре между двумя измерениями, где не было ни времени, ни пространства, и это заставляло его выть от отчаяния. А когда крик, от которого из ушей начала сочиться кровь, утих, морок пропал, и окружающий мир принял прежние, привычные формы.

Мы долго-долго сидели прямо на бетонном полу, прислонясь спиной кто куда. Не было сил что-нибудь сказать друзьям, и я лишь благодарно помахал рукой Мишке, так же обессилено сидевшему в другом конце бункера. Только немного придя в себя, мы смогли подняться и подойти к нему. Капитан, который во время боя сбросил с себя капюшон защитного костюма и действительно оказался рыжим, лежал на бетоне, прямо под бомбой, которую так и не успел привести в действие. Голова его была неестественно вывернута в правую сторону, и он не подавал признаков жизни.

Теперь пора было заняться одержимыми. Враг все еще таился в темных уголках их душ, и его надо было обезвредить. Я, Боря и Павел приступили к ритуалу изгнания, который продолжался довольно долго, а в конце его все трое забились в припадке эпилепсии. Судорожные сокращения мышц были настолько сильны, что их тела отрывались от бетонного пола, а изо рта потекла густая белая пена.

Наконец все закончилось. Я посмотрел на лежащих без движения одержимых и понял, что помочь им не сможет уже никто. Физически они были совершенно здоровы, но их душевное состояние… Похоже, что, покидая их, враг полностью разрушил их разум, и остаток жизни им придется провести в палате для буйнопомешанных.

– Ну и здоров же был крокодил! – Мишка подошел к рыжему капитану, и я понял, что он едва удерживается от того, чтобы пнуть мертвое тело. – Чуть руку мне не отхватил по самое плечо!

– Почему крокодил? – удивился Павел. – Я дрался с драконом!

Оказалось, что Мите противостоял одноглазый циклоп, в точности как в кино про Синдбада-морехода, а Боря сражался с самым настоящим дьяволом, с рогами, шипами, хвостом и всеми прочими атрибутами нечистого. Потом, когда мы написали подробные рапорты, командир объяснил нам, что каждый из нас видел порождения собственного страха, извлеченные врагом из темных глубин нашего сознания. Зато он долго и нудно допрашивал меня, как мне удалось понять, что слюна, стекающая с клыков врага, была ядовитой. А откуда мне было это знать? Понял, и все… Вымучив меня до предела, командир неожиданно объявил мне благодарность за важную информацию о появившемся в арсенале врага новом оружии. По его словам, это не было ядом в привычном смысле. Но если бы в бою твари удалось достать кого-нибудь из нас, личность пострадавшего была бы немедленно и необратимо разрушена…

…К чести командования аэродрома, к окончанию нашей операции им удалось остановить пожар и обеспечить нам безопасный выход из-под земли и эвакуацию пострадавших солдат и офицеров.

– Что с ними? – спросил майор-особист, увидев офицеров дежурной смены, которых вынесли из подземелья на носилках.

– Эти трое живы, – ответил я. – Но лучше бы вам связать их и отправить в дурдом. Сейчас они спокойные, потому что без сознания, а придут в себя, начнут так буянить, не удержите.

– А этот? – майор показал на рыжего капитана, лежащего с неестественно повернутой головой.

Командир не раз говорил нам, чтобы мы поменьше откровенничали с непосвященными свидетелями наших операций. Но сейчас мной владела такая усталость, что не было никакого желания что-нибудь выдумывать. Да и все равно через несколько дней майор забудет мои слова.

– А этого пришлось того… – развел я руками. – Иначе он взорвал бы весь город вместе с окрестностями.

– Разве это возможно? – удивился майор. – Там же десятки ступеней защиты!

– Обошел он всю защиту! – Я пожал плечами. – Еще бы чуть-чуть и…

– Вот педераст рыжий! – зло сказал майор. – Знал я, что надо его гнать из армии поганой метлой, да все зацепки не было!

– Постой, постой! – Я вдруг вспомнил один из уроков Радзивилла. – Ты его так для красного словца назвал, или он на самом деле…

– Да какое там красное словцо! – криво усмехнулся майор. – Пидор он был натуральный! Я, правда, его сам не застукал, свечку, как говорится, не держал, но сигналы доходили. Вот гад, давно тюрьма о нем плакала! Моя вина, проворонил я его…

– Ладно, майор, не переживай! – Я дружески хлопнул его по плечу. – Все кончилось нормально!

Я не стал давать особисту советов, вроде того, что ему следует держать язык за зубами, потому что знал – следом за нами сюда придет команда зачистки. Она уничтожит все следы нашего пребывания в городе, подчистит все шероховатости, уничтожит лишние документы и постарается так затуманить участникам событий память, что через три дня они не будут помнить ничего лишнего о событиях последних дней.

Когда наш вертолет разворачивался над аэродромом, я посмотрел вниз, и перед моими глазами, как наяву, предстали рушившиеся дома и поглощавшее город огромное озеро кипящего пламени, в котором испарялись даже камни. Мне пришлось долго протирать глаза, прежде чем страшное видение исчезло. Ох уж это богатое воображение!

После визита в медицинский кабинет наша жизнь разделилась на этапы «до коррекции» и «после коррекции». В первый же день второго этапа командир вывалил на нас столько тайн и секретов, что наши головы пошли кругом. Чтобы не заниматься пересказом, приведу текст лекции, прочитанной нам Радзивиллом. Хотя я не вел никаких конспектов, лекция запомнилась с первого до последнего слова. У меня всегда была хорошая память, но после коррекции она стала, кажется, бездонной. Я и сейчас при желании могу со всеми подробностями вспомнить любой день своей жизни.