уголь, чтобы швырнуть в другого:

сам обожжешься.

Будда

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

20 лет

Нац достает из пояса джинсов блестящий "Смит и Вессон", а другой парень — "Кольт" с выгравированным на основании контуром змеи.

Повернувшись к парню рядом с собой, Нац говорит:

— Смотри и учись, парень. Смотри и учись. После этого они будут умолять меня вернуться во Флориду. Я стану гребаной легендой, чувак.

Чувак, не делай этого, Нац, — умоляю я в своей голове, все еще скрытой от посторонних глаз.

И он делает это.

Я наблюдаю, как он смотрит на парня рядом с собой и ухмыляется, а затем поднимает пистолет в сторону Ашера. К Ашеру уже присоединились трое Романо, и еще один выходит из машины. Если Нац сделает это, он умрет.

Он думает, что сможет справиться с таким количеством людей, потому что видел, как это делаю я.

Но он не я, и он не знает, на что способен Ашер. Еще месяц назад Ашер был практически неизвестной личностью в мире мафии. Он появился из ниоткуда, и если у Наца есть хотя бы подобие мозгов в голове, это должно сказать ему все, что нужно знать об Ашере. Но, конечно, было бы слишком многого требовать от Наза, чтобы он все обдумал.

Поэтому, не успев додумать свою мысль до конца, я достаю из кобуры, спрятанной под толстовкой, пистолет, из которого я убил дядю Луку. Я стреляю, чтобы убить парня рядом с Нацом, затем стреляю в руку Наца, которая держит пистолет.

Ашер поворачивается к нам, и парни за его спиной достают свое оружие.

Но Ашер поднимает кулак, увидев меня, и его спутники опускают оружие.

— Николайо?! — восклицает Нац, крепко сжимая раненую руку. Его глаза устремлены на меня, в них столько же ярости и неверия.

Если бы я присмотрелся, то, подозреваю, увидел бы в них и предательство, поэтому я и не присматриваюсь. Вместо этого я быстро оцениваю ситуацию и принимаю решение. Пистолет валяется на земле рядом с Нацом. Я не обращаю на него внимания, тянусь вниз и хватаю его "Смит и Вессон", а заодно и "Кольт" его друга. Я прячу их обоих в карман на поясе брюк, держа пистолет в правой руке, но свободно на боку.

К нам подходит Ашер. Когда он смотрит на мертвого парня, лежащего на земле, я качаю головой, показывая, что его уже нет в живых. Ашер кивает и переключает свое внимание на Наца, который, как идиот, пытается встать.

Я бью левой ногой и толкаю Наца обратно вниз, зная, что если он встанет, то сделает только хуже для себя.

— Гребаный предательский подонок. Ты не заслуживаешь фамилии Андретти, — выплевывает Нац.

Я ничего не говорю, потому что ожидал оскорблений в тот момент, когда Нац выплюнул мое имя, словно это неизлечимая болезнь. Вместо того чтобы клюнуть на приманку, я держу рот на замке и жду, что предпримет Ашер.

Он бросает на меня взгляд, который возвращает меня в ту ночь, когда я убил дядю Луку, когда он посмотрел на меня точно так же. Мы только сбежали из комплекса после того, как Реньери бросил взгляд на меня, выходящим из комнаты дяди Луки с Ашером, и побежал в свою спальню за оружием.

Я не сомневался, что после этого он позвонил отцу, и теперь мы были целью на территории Андретти. Мне нужно было выбираться оттуда, а я не знал, что делать. Ашер уставился на меня, бросил странный взгляд, словно я его удивил, а потом просто ушел.

И я остался один.

Сейчас, месяц спустя, я не могу сказать, что мне было очень хорошо одному.

Но я жив, а это уже кое-что значит.

Из-под моей ноги раздается рычание Наца:

— Да что с тобой такое, Николайо? Знаешь, я не поверил им, когда они сказали, что ты убил Луку. Но я должен был догадаться, что ты подонок. Ты знаешь, кто этот человек? Ашер, мать его, Блэк. Сколько он тебе платит? — Он качает головой в недоумении. — Сначала ты забрал жизнь Луки, а теперь спасаешь его жизнь?

Ашер вздергивает бровь, как бы говоря: да, зачем ты спас мою жизнь?

Но правда в том, что я не спасал жизнь Ашера.

Я спас жизнь Наца.

Этот неблагодарный говнюк просто не понимает этого.

Но если бы я позволил ему убить Ашера, люди Ашера прикончили бы его. Он был в меньшинстве, и была веская причина, по которой Наца отправили на границу. Он не такой, как я или Ашер. Он как один из тех пятифунтовых чихуахуа, которые думают, что они немецкие овчарки или еще какое-нибудь дерьмо. Единственная причина, по которой он находится под защитой семьи Андретти, заключается в том, что его отец не против моего.

В остальном он практически ни на что не годен. Но все же когда-то он был моим другом. И по какой-то причине это все еще имеет для меня значение, поэтому я сделал все, что мог. Я спас его, а заодно и Ашера.

Теперь я молча стою и жду, каковы будут последствия этого. Я знаю, что Ашер поймет, почему я это сделал, если уже не понял. Это просто вопрос времени. И когда он это сделает, интересно, что он со мной сделает.

В конце концов, я все равно родился Андретти.

— Анджело? — жалобно зовет Нац, поворачивая голову в сторону своего спутника.

Я вздыхаю и мягким голосом говорю:

— Он мертв.

Глаза Наца вспыхивают и наполняются яростью.

— Он был одним из наших, — прорычал он.

— Я не узнал его.

— Тебя давно не было.

— Меня не было месяц.

— За месяц многое может случиться.

Он прав.

За месяц может случиться многое. Во многих отношениях я стал другим человеком, чем месяц назад. Физически я стал сильнее и быстрее. Внутри я стал холоднее. Меня ожесточило убийство моего дяди, совершенное моими собственными руками.

Но в некоторых отношениях я не изменился.

Месяц назад я бы попытался спасти Наца. И, как оказалось, несколько минут назад я все еще был готов сделать то же самое. Даже если Нац — невежественная, неблагодарная задница. К сожалению, и у Наца, и у Анджело были пистолеты.

А у меня был только один.

Я не мог рисковать тем, что Анджело успеет выстрелить, пока я буду обезоруживать Наца, поэтому я убил его. Так было проще.

Было ли отвратительно, что я так пренебрегал жизнью?

Конечно.

Но даже я признавал, что, как ни странно, у меня было и благоговение