Беатрис засмеялась, но ее смех показался Пьеро странным, невеселым.

– Можем поменяться обратно, если хотите, – почти прошептал он, глядя в пол.

– Нет, не нужно, – ответила Беатрис. – Переезд уже состоялся. Зачем терять время и опять носить вещи туда-сюда?

– Хорошо. – Пьеро посмотрел на нее и улыбнулся. – Я знал, что вы согласитесь. У Эммы на все свое мнение. А я вот считаю, что прислуга должна только выполнять свою работу и помалкивать.

Однажды днем Пьеро отправился в библиотеку, выбрать что-нибудь почитать. Он долго ходил вдоль стеллажей, занимавших все стены, и водил пальцами по корешкам книг; пролистал «Историю Германии» и трактат о Европейском континенте; потом хотел взять исследование о преступлениях евреев, совершенных ими за всю историю существования человечества. Сочинение рядом развенчивало Версальский договор, объявляло его несправедливым и преступным по отношению к Родине. Пьеро пропустил «Майн кампф»; он читал это трижды за последние полтора года и самое главное мог цитировать целыми абзацами. На одной полке с краю он заметил кое-как втиснутую книжку и улыбнулся: какой же он был маленький и наивный, когда Симона Дюран вручила ему это на орлеанском вокзале. «Эмиль и сыщики». Как только такое попало сюда, в шкаф с серьезными произведениями? Пьеро покосился на Герту – она стояла на коленях и чистила камин, – вытащил книжку и открыл ее. Из книги выпал конверт; Пьеро его поднял.

– От кого письмо? – мельком посмотрев на него, спросила служанка.

– От старого друга, – сказал Пьеро, глядя на знакомый почерк, и голос его дрогнул от волнения. – Точнее, от бывшего соседа, – поправился он. – Короче, неважно, ерунда.

Это было последнее письмо Аншеля, которое Пьеро позаботился сохранить. Сейчас он вновь развернул его и пробежал глазами по первым строчкам. Ни приветствия, ни «Дорогой Пьеро», только нарисованная собака и несколько торопливых фраз:

Мне страшно некогда, потому что на улице страшный шум, и Maman говорит, что настало время уезжать. Она уже давно собрала вещи, все самое-самое необходимое, чемоданы целых несколько недель стояли у двери. Я не очень понимаю, куда мы едем, но Maman говорит, что здесь оставаться опасно. Но ты не волнуйся, Пьеро, Д’Артаньян едет с нами! Как ты вообще? Почему не ответил на последние мои два письма? В Париже все очень изменилось. Жаль, ты не видел, как…

Пьеро не стал читать дальше, скомкал листок и швырнул в камин; вчерашний пепел полетел в лицо Герте.

– Петер! – сердито вскрикнула она, но он не обратил на это внимания. Он думал о том, что письмо, наверное, лучше бы сжечь в камине на кухне, который жарко растоплен с раннего утра. Ведь если Фюрер найдет письмо, он невероятно рассердится, а есть ли что-то ужаснее гнева Фюрера? Когда-то Пьеро любил Аншеля, да, конечно, любил, но они же были малые дети, тогда Пьеро не понимал, что это значит – дружить с евреем. Хорошо, что он вовремя оборвал эту связь.

Пьеро быстро нагнулся и достал из камина письмо, одновременно сунув книжку Герте в руки.

– Отдай какому-нибудь ребенку в Берхтесгадене от меня в подарок, – царственно повелел он. – Или выброси. Как тебе проще.

– Ой, Эрих Кестнер. – Служанка улыбнулась, узнав пыльную обложку. – Помню, я это читала, когда была маленькая. Отличная история, правда?

– Да, но это для детей. – Пьеро пожал плечами, твердо настроенный ни в чем не соглашаться с Гертой. – Приступай к работе, – добавил он, уходя. – Я хочу, чтобы к возвращению Фюрера здесь все блестело.

Дня за три-четыре до Рождества Пьеро встал среди ночи и, стараясь не шуметь, побрел босиком в туалет. На обратном пути он, так толком и не проснувшись, направился к своей бывшей комнате и уже собрался открыть дверь, но в последний момент осознал ошибку. Пьеро развернулся было, но с изумлением понял, что внутри кто-то разговаривает. Его одолело любопытство. Припав к щели между дверью и косяком, он напряг слух.

– Но я боюсь, – говорила тетя Беатрис. – За тебя. За себя. За всех нас.

– Бояться нечего, – отозвался другой голос, и Пьеро узнал Эрнста, шофера. – Все тщательно спланировано. Помни, на нашей стороне гораздо больше людей, чем ты думаешь.

– Но разве здесь подходящее место? Разве Берлин не лучше?

– Там слишком много охраны, а здесь он чувствует себя в безопасности. Поверь, милая, все получится. А потом, когда все завершится и здравый смысл возобладает, мы разработаем новый курс действий. То, что мы собираемся сделать, правильно. Ты же веришь в это, да?

– Ты прекрасно знаешь, что верю, – пылко ответила Беатрис. – Мне достаточно в очередной раз взглянуть на Пьеро, чтобы уже ни в чем не сомневаться. Ведь это совершенно другой ребенок в сравнении с тем мальчиком, что приехал сюда. Ты и сам это видишь, правда?

– Конечно, вижу. Он становится совсем как они. Точь-в-точь, и с каждым днем все больше. Даже начал помыкать прислугой. Я его на днях отчитал, а он говорит: либо жалуйся Фюреру, либо не лезь.

– Страшно подумать, кем он станет, если это не прекратится, – сказала Беатрис. – Нужно действовать. Не только ради него, а ради всех Пьеро на свете. Если Фюрера не остановить, он уничтожит страну. Да и всю Европу! Он утверждает, что несет немцам свет, – но ничего подобного, он… сама мировая тьма.

Воцарилась тишина, и Пьеро по звуку догадался, что его тетя и шофер целуются. Ему хотелось распахнуть дверь и потребовать объяснений, но вместо этого он вернулся к себе, лег в постель и долго лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, бесконечно проигрывал в голове подслушанный разговор и пытался понять, что же это все-таки значит.

С утра на занятиях он долго раздумывал, не обсудить ли происходящее в Бергхофе с Катариной, и на большой перемене нашел ее с книжкой в саду, под огромным дубом. Они больше не были соседями по парте. Катарина попросила пересадить ее к Гретхен Баффрил, самой тихой девочке в школе, но не объяснила Пьеро, почему не хочет больше сидеть вместе с ним.

– Опять сняла? – Пьеро подобрал с земли галстук. Катарина год назад вступила в «Бунд дойчер Медель» и постоянно жаловалась, что ее заставляют носить форму.

– Если хочешь, носи его сам, раз тебе так важно, – буркнула Катарина, не отрываясь от книги.

– У меня есть свой, – сказал Пьеро. – Вот, гляди.

Она подняла глаза и некоторое время на него смотрела, прежде чем взять галстук.

– Я так понимаю, что если не надену, ты на меня донесешь? – спросила она.

– Конечно нет. Зачем мне это делать? Если ты сняла галстук в перемену и наденешь, как только снова начнутся уроки, тогда ничего страшного.

– Ты такой честный, Петер, такой правильный, – с милой улыбкой проговорила Катарина. – Это мне в тебе всегда очень нравилось.

Пьеро тоже улыбнулся ей – но она, к его удивлению, лишь закатила глаза, а потом опять уткнулась в книгу. Он хотел уйти, но его мучил один вопрос, и он просто не знал, с кем еще посоветоваться. У него в классе как-то не осталось друзей.