– Удачи, – пожелал незнакомец.

– Удачи нам всем, – отозвался Эрнст.

На обратной дороге к муниципалитету Пьеро подошел к машине и вставил ключи в зажигание, а в зале сел как можно ближе к сцене, чтобы услышать окончание речи Фюрера. Тот говорил, что следующий год, 1941-й, станет для Германии великим годом, что победа близка и что народы всего мира скоро осознают ее неотвратимость. Несмотря на праздничную атмосферу, голос Гитлера звучал грозно, как будто он обвинял в чем-то собравшихся, но те лишь восторженно вопили, доведенные до экстаза его яростным неистовством. Фюрер ожесточенно колотил кулаком по кафедре – Ева всякий раз зажмуривалась и вздрагивала, – и чем чаще он колотил, тем сильней ликовала толпа, тем выше вздымались руки и тем громче единое тело, руководимое единым мозгом, кричало: Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! И в самом сердце этого тела с той же страстью, с той же нерушимой верой, так же оглушительно и самозабвенно орал Пьеро.

В сочельник Фюрер устраивал вечеринку для слуг в благодарность за хорошую работу в течение года. Он обычно никому не делал подарков, но у Пьеро несколько дней назад спросил, нет ли у того каких-нибудь особенных пожеланий. Пьеро, дабы не выставиться единственным ребенком среди взрослых, сказал, что нет.

Эмма превзошла самое себя: рождественский фуршет стал настоящим пиром. На столе были индейка, утка и гусь, начиненные восхитительной пряной смесью из яблок и клюквы; печеный, жареный и вареный картофель; кислая капуста и множество овощных блюд для Фюрера. Слуги весело уплетали угощение, а Гитлер ходил между ними и, по обыкновению, говорил о политике, и что бы он ни сказал, все кивали: дескать, вы абсолютно правы. Фюрер мог бы заявить, что Луна сделана из сыра, и ему бы ответили: Да, мой Фюрер. Разумеется. Из лимбургского.

Пьеро наблюдал за тетей и Эрнстом. Она нервничала много больше обыкновенного, а он, напротив, был на редкость спокоен.

– Выпей, Эрнст, – громко предложил Фюрер, наливая в бокал вино. – Твои услуги сегодня больше не понадобятся. Нынче ведь сочельник. Веселись.

– Благодарю, мой Фюрер. – Шофер взял бокал и поднял его, молча предлагая тост за хозяина. Все зааплодировали. Фюрер в знак признательности вежливо кивнул и, что случалось редко, одарил присутствующих улыбкой.

– Батюшки, пудинг! – вскричала Эмма, увидев, что тарелки на столе практически опустели. – Чуть не забыла!

Пьеро смотрел, как кухарка вносит из кухни прекраснейший штоллен[6]и водружает его на стол; ароматы фруктов, марципанов, специй разлились в воздухе. Пирог был вылеплен в форме Бергхофа и щедро посыпан сахарной пудрой, изображающей снег; Эмма старалась как могла, но талантливым скульптором ее решился бы назвать лишь весьма снисходительный критик. Беатрис, очень бледная, посмотрела на пирог, а затем – на Эрнста, который упорно избегал ее взгляда. Эмма достала из кармана фартука нож и принялась резать штоллен. Пьеро нервничал.

– Выглядит потрясающе, Эмма, – похвалила Ева, сияя от удовольствия.

– Первый кусок Фюреру, – чуть громче, чем нужно, и дрожащим голосом произнесла Беатрис.

– Да, да, непременно, – поддержал Эрнст. – Скажите нам, так ли это хорошо на вкус, как на вид.

– Увы, я вынужден констатировать, что не смогу проглотить ни кусочка, – объявил Фюрер, похлопав себя по животу. – Я и так, кажется, скоро лопну.

– Но вы должны, мой Фюрер! – вскричал Эрнст, и сейчас же, заметив, как все удивились его пылкости, добавил: – Простите. Я лишь хотел сказать, что вы должны вознаградить себя за все то, что сделали для нас в этом году. Всего кусочек, прошу! В честь Рождества. А за вами и мы с удовольствием отведаем.

Эмма отрезала большой кусок, положила его на тарелку вместе с десертной вилкой и протянула Фюреру. Тот некоторое время с сомнением глядел в тарелку, а потом засмеялся и взял ее.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он. – Какое же Рождество без штоллена. – Отломил вилкой кусочек и поднес ко рту.

– Подождите! – закричал Пьеро, выпрыгивая из толпы. – Стойте!

Все изумленно уставились на мальчика, бегущего к Фюреру.

– Что такое, Петер? – недовольно бросил тот. – Ты сам хочешь съесть первый кусок? Честное слово, я думал, ты лучше воспитан.

– Поставьте тарелку, – велел Пьеро. В комнате повисла гробовая тишина.

– Что, прости? – процедил Фюрер ледяным тоном.

– Поставьте пирог, мой Фюрер, – повторил Пьеро. – Думаю, вам лучше его не есть.

Все молчали. Гитлер, явно ничего не понимая, смотрел то на мальчика, то на десерт.

– Это почему же? – озадаченно спросил он.

– По-моему, он плохой. – Голос Пьеро дрожал, как только что у его тети. Вдруг он не прав в своих подозрениях? Вдруг он повел себя как дурак и Фюрер никогда не простит ему этой выходки?..

– Мой штоллен плохой? – взорвал тишину возмущенный вопль Эммы. – Да будет вам известно, молодой человек, что я готовлю этот пирог двадцать лет с гаком и за все время ни разу слова дурного о нем не слышала!

– Петер, ты устал. – Беатрис подошла, положила руки ему на плечи и попыталась развернуть и увести. – Извините его, мой Фюрер. Он перевозбудился. Вы же знаете, как это бывает с детьми в праздник.

– Пустите! – закричал Пьеро, вырываясь, и она отшатнулась, испуганно прижав ладонь к губам. – Больше не трогайте меня никогда, слышите? Вы предательница!

– Петер, – сказал Фюрер, – о чем ты?

– Вы меня раньше спрашивали, хочу ли я подарок на Рождество, – выпалил он, перебив хозяина.

– Да, верно. И что?

– Так вот, я передумал. Я хочу одну вещь. Очень простую.

Фюрер с недоуменной полуулыбкой обвел взглядом комнату, словно надеясь, что скоро кто-нибудь все ему разъяснит.

– Тааак, – протянул он. – И что же это? Поведай.

– Я хочу, чтобы первый кусок съел Эрнст, – заявил Пьеро.

Никто не осмелился даже пикнуть. Никто не пошевелился. Фюрер в раздумье постучал пальцем по краю тарелки, а потом медленно-медленно повернулся к своему шоферу.

– Ты хочешь, чтобы первый кусок съел Эрнст, – тихо повторил он.

– Нет, мой Фюрер. – Шофер нервно вздрогнул, голос его звучал надтреснуто. – Я не посмею. Это было бы неправильно. Честь попробовать первый кусок принадлежит вам. Вы столько всего… – Он осекся от страха. – Столько всего… для всех нас…

– Но сейчас Рождество, – проговорил Фюрер и направился к Эрнсту. Герта и Анге, пропуская его, метнулись в стороны. – А в Рождество дети, которые хорошо себя вели, обязательно получают то, чего они хотят. А наш Петер вел себя очень, очень хорошо.