Когда революционная волна 1960-х годов схлынула, многим показалось, что с радикализмом покончено раз и навсегда. «Примирение с действительностью» многих бывших лидеров молодежного протеста действительно свидетельствовало о способности системы преодолеть любое недовольство, приручить любых бунтовщиков.

Но восстание 60-х годов оказалось далеко не последним. Многие радикальные лидеры достигли личного успеха, отказавшись от идеалов движения. Но значит ли это, что движение было окончательно повержено? Нет. То был первый неудачный эскиз. Каждая новая попытка освобождения будет серьезнее и успешнее.

Лишь на первый взгляд кажется, что ситуация 1960-х в начале XXI века воспроизводится. На самом деле масштабы конфликта на сей раз оказались совершенно иными и движение несравненно более мощным.

Положение среднего класса оказывается неустойчивым. Это не только ограниченность возможностей карьерного роста, но и нарастающие материальные трудности. С этими трудностями до поры удается справляться, но чем дальше, тем очевиднее, что будущее не выглядит светлым.

Неолиберальная модель с ее культом потребления пожирает общественные ресурсы, используя их для удовлетворения частных интересов. Вакханалия грабительской приватизации в бывшем Советском Союзе была лишь крайним случаем общемирового процесса. То, что было создано обществом, становилось достоянием немногих избранных. Но самих этих избранных было немало. А еще больше было таких, что надеялись попасть в круг избранных. Или тех, кому перепадали маленькие куски от раздела большого пирога.

Проедая запасы, накопленные на протяжении 60– 70-х годов XX века, общество могло двигаться вперед. Причем речь идет не только о материальных вещах (созданной за государственный счет инфраструктуре, оборудовании приватизированных фабрик, разведанных за счет правительства месторождениях), но и об идеях, технологиях и теориях, порожденных общественными усилиями предшествующих десятилетий.

Когда ресурсы кончились, общество столкнулось с кризисом. Именно тогда средний класс обнаружил, насколько неустойчиво его положение. При этом сам средний класс начал все более расслаиваться как по уровню благосостояния, так и по образу жизни.

Когда опускается рабочий класс, перестает подниматься средний класс. Нарастающая бедность оказывается угрозой даже для тех, кто устроен относительно благополучно. Вместе с бедностью растет преступность, приходят эпидемии, распространяется грязь. Средний класс еще может защитить себя от всего этого, но отныне требуются специальные усилия просто для поддержания своего привычного образа жизни. Особенно заметно это на «периферии» капиталистической миросистемы. Чем острее проблема бедности, тем сильнее она сказывается на образе жизни «обеспеченной части общества». Более благополучные группы начинают прятаться от внешнего мира за заборами охраняемых жилищных комплексов, отправляя детей в привилегированные учебные заведения, перемещаясь по улицам исключительно на автомобилях. Жизнь начинает терять краски. Это комфорт жителей осажденной крепости. Менее благополучная часть среднего класса оказывается обречена ежедневно соприкасаться с неприятной реальностью массовой нищеты, с ужасом думая о том, что случится, если ей самой придется опуститься еще ниже.

Относительно глобализации, изменившей мир, написано множество банальностей. Рассказы про то, как сужается пространство, как события, происходящие в разных частях мира, влияют друг на друга, которыми заполнены популярные статьи и книги, на самом деле совершенно не оригинальны. Нечто подобное писали еще участники крестовых походов, потом голландские купцы XVI–XVII веков, затем английские публицисты Викторианской эпохи. Разумеется, современные информационные технологии ускорили все глобальные процессы. Но для общества принципиально важна не скорость протекания процесса, а его направленность, его результаты.

И все же современная глобализация действительно изменила мир. Только произошло это не так, как кажется при поверхностном взгляде. На «периферии» исчезла или ослабела национальная буржуазия. Местные элиты оказываются все более тесно связаны с элитами глобальными, точнее, западными.

В отличие от национальной буржуазии двух прошедших столетий, транснациональные элиты не собираются конфликтовать с «имперскими» правящими классами, бороться за независимость и отстаивать культурную самобытность. В свою очередь, все те, кто по тем или иным причинам оказался за бортом транснациональных элит, испытывают к ним постоянно возрастающую зависть и неприязнь. Ведь эти новые элиты маргинальны по отношению к обществу, в котором живут. Это своего рода привилегированные глобальные бомжи, рассматривающие любое общество, в котором им довелось разместиться, как своего рода помойку, источник почти дармовых ресурсов, случайную внешнюю среду, не имеющую никакой самостоятельной ценности. Неудивительно, что конфликт «западников» и «почвенников» распространяется по всему миру со скоростью лесного пожара. Другое дело, что «почвенники» мало что могут противопоставить своим оппонентам. Сколько бы они ни говорили о великих национальных традициях, призыв повернуться спиной к миру не вызывает одобрения масс. Беда голодных масс ведь не в том, что мир глобальной цивилизации для них плох, а в том, что их туда не пускают. Для них там просто нет места: благосостояние одних строится на дешевом труде других. Культурные ценности здесь не главное, проблема в заработной плате. А еще в том, что бурное развитие глобальных рынков сдерживает (а зачастую даже подрывает) развитие местных рынков. Все арифметически просто. Экспортерам нужно, чтобы заработная плата внутри собственной страны была как можно ниже. Тем, кто ориентирован на внутренний рынок, нужно, напротив, чтобы заработная плата росла, а вместе с ней и покупательная способность основной массы населения.

Между тем общество делится все же не только на элиту и массу. Есть еще и средний класс, который политики и журналисты необдуманно провозгласили «опорой стабильности». Вообще-то большинство революционеров и практически все известные террористы вышли именно из среднего класса. И это неслучайно. Что бы ни думали поклонники буржуазных ценностей, человек является примитивным существом, для которого все сводится к уровню потребления. Все сложнее и противоречивее.

На фоне обнищания населения в России впервые со времен Первой мировой войны происходило формирование целого слоя людей, которым были доступны радости западной жизни. Дороги наполнились дорогими автомобилями, пригороды Москвы и Петербурга украсились новыми загородными домами, в бутиках изящно одетые дамы стали выбирать себе наряды, советуясь с подругами по мобильному телефону. Точно то же происходило в 1990-е годы в Индии, где наблюдался настоящий потребительский бум на фоне голода. В то время как средний класс почувствовал вкус к роскоши, в стране впервые с колониального времени сокращалось потребление продовольствия.

Став транснациональным сообществом, средний класс стал формировать соответствующий образ жизни. Работу можно искать не только на родине, но и за границей. В отличие от нелегальных иммигрантов из России и Мексики, проникающих в Западную Европу и Соединенные Штаты для того, чтобы занять низшую ступень социальной лестницы, молодые профессионалы легко вписываются в местную жизнь. Они въезжают по законным визам, им предлагают хорошие контракты. Для семьи среднего класса в Индии становится совершенно нормальным иметь родственников в Америке или Англии. То же самое, пусть и в меньшем масштабе, наблюдается в России, Польше. А уж деловые поездки за границу становятся частью повседневности.