Коалиция выжила потому, что неожиданно много голосов набрали «зеленые»– младший партнер в правительстве. Напротив, свободные демократы (партнер ХДС) хоть и «прибавили в весе», но уступили «зеленым». Фактически выборы распались на две «дуэли». Социал-демократия свой поединок с консерваторами как минимум не выиграла. А вот «зеленые» обыграли свободных демократов и тем самым спасли коалицию.

Еще один результат выборов 2002 года – поражение Партии демократического социализма. Прежде ПДС на всех выборах только набирала голоса. Эту партию обливали грязью, о ней отказывались писать в прессе, ее пытались изолировать – а число ее сторонников росло. Причем не только на Востоке Германии, где ПДС возникла на развалинах номенклатурной компартии, но и на Западе. Однако понемногу ситуация изменилась. ПДС стала восприниматься как «нормальная партия». Ее представители вошли в земельное правительство Мекленбурга-Померании, а потом и в коалицию, управляющую объединенным Берлином.

В свою очередь руководство ПДС сосредоточилось на мысли о предстоящем участии в коалиции на федеральном уровне. Накануне выборов партийный бюллетень ПДС обсуждал перспективы правительственного соглашения с социал-демократией. Лидеров волновало одно: партия должна стать пригодной к участию в правительстве. Иными словами, как можно более благопристойной, умеренной. В итоге ПДС с каждым днем делалась все менее отличимой от социал-демократов, все более скучной, беззубой и боязливой. Но зачем нужна вторая социал-демократическая партия, если одна уже есть? К тому же гораздо сильнее и влиятельнее? Став «респектабельной», ПДС сделалась неинтересна и политически бессмысленна. Она взяла на себя ответственность за непопулярные меры коалиционных правительств в Берлине и Мекленбурге. Она стала вызывать раздражение у собственных сторонников и активистов. Коалиционное соглашение ПДС и социал-демократов в Берлине пункт за пунктом аннулировало предвыборные обязательства ПДС. Особенно всех обидел отказ ПДС от требования прекратить строительство нового аэропорта в Шенефельде. Ведь именно благодаря этому лозунгу партия получила голоса в окрестных поселках. И вот наступило наказание. Избиратель дезертировал, причем на Востоке даже больше, чем на Западе. Партия не прошла в Бундестаг (оказавшись представлена там всего двумя депутатами-одномандатниками).

В общем, проиграли все. Социал-демократы были унижены, свободные демократы подавлены, христианские демократы разочарованы, демократические социалисты разгромлены. Единственными победителями оказались «зеленые». Они, разумеется, торжествовали. Увы, эта радость не имела ничего общего с удовлетворением людей, получивших поддержку своей политической линии. Ибо таковой у немецких «зеленых» давно уже не было. Избиратель голосовал не за политику «зеленых», он просто выбрал их в качестве наименьшего зла. Прошли времена, когда под знаменем «зеленых» собирались сторонники радикальных экологических движений. В правительстве Шредера «зеленые» представляли собой просто сборище карьеристов с более или менее левым прошлым. Впрочем, нечто подобное можно было сказать и об их социал-демократических коллегах, вошедших в политику в бурное время поздних 60-х и ранних 70-х под лозунгами антибуржуазной революции и сопротивления вьетнамской войне. К тому времени, когда бывшие радикалы, пройдя «долгий путь через институты», достигли министерских кресел, вся их стратегия и тактика свелась к получению постов в министерствах и парламентских комиссиях.

И все же именно потому, что «зеленые» сами не знали, за что выступают, эта партия стала «последним вариантом» для разочарованного избирателя. Все остальные вызвали негативную реакцию, а «зеленые» не вызывали вообще никаких чувств. В худшем случае – просто презрение. Те, кто не хотел прихода к власти правых, но испытывали отвращение к Шредеру, проголосовали за карьериста Фишера. И тем самым действительно добились своего. Правые к власти не пришли, а Шредеру и компании головная боль на четыре года была обеспечена.

Итак, победителей не было. Однако не надо забывать еще одно обстоятельство. В последние недели перед выборами Шредер резко повернул влево. Вспомнив свое марксистско-пацифистское прошлое, он начал произносить громогласные антиамериканские речи, требуя от Буша, чтобы тот отказался от уже обещанного нападения на Багдад. Как только в Шредере проснулся радикал образца 1968 года, рейтинг его стремительно пошел вверх. Именно в этот момент стало ясно, что Шредер может удержаться у власти, а корабль ПДС пошел ко дну. Сделав левый вираж, социал-демократы просто «протаранили» своих левых партнеров, ожидавших, что хоть на антивоенной теме они смогут выделиться.

Теория, согласно которой только умеренность позволяет выигрывать выборы, была в очередной раз посрамлена. Однако социал-демократия «нового образца» оказывается принципиально неспособной на конфликт с финансовыми и корпоративными элитами. А потому не может она и осуществить какие-либо прогрессивные реформы. Твердо заявляя об оппозиции войне, правительство Шредера в экономике продолжало проводить консервативный курс.

В 2002 году в Германии социал-демократия получила отсрочку. Вопрос – надолго ли?

Крах неолиберальной модели становится историческим фактом. Разъяренный средний класс, лишившийся своих сбережений, будет требовать перемен. Он может выступить под левыми лозунгами, но никто не гарантирует, что обиженный обыватель не станет массовой базой фашизма – так уже однажды было.

Стремительный рост правого популизма оказывается естественным спутником капиталистического кризиса – как будто мы вновь возвращаемся в 1920—1930-е годы. Такое повторение неслучайно. Фашизм был порожден не только идеологическими фантазиями Муссолини и Гитлера, но, в первую очередь, экономическими, социальными и психологическими условиями, существовавшими в Европе (а не только в Италии и Германии) после Первой мировой войны. Разрушив социальное государство, неолиберализм в значительной степени воспроизвел аналогичные условия.

Кризис начала XXI века многие экономисты уже окрестили «вторым изданием» Великой депрессии. Неудивительно, что на сцену снова выходят крайне правые партии. Другое дело, что прошлое никогда не повторяется. Точно так же, как неолиберализм не является простым возвращением к капитализму «свободного рынка», существовавшему до Второй мировой войны, так и новый фашизм и правый популизм существенно отличаются от своих прототипов первой половины XX века.

Европейское общество изменилось. Вместе с ним меняется и фашизм. Появляется новый объект ненависти. Место еврея занимают иммигрант, мусульманин, «черный». «Большевистский заговор» заменяется «мировым терроризмом». Масоны превращаются в исламистов. Впервые, наверное, за сто лет религия вновь оказалась темой политической дискуссии в Западной Европе. Причем на сей раз это не старый спор католиков и протестантов, а вопрос об исламе.

К концу XX века ислам стал одной из основных религий в Европе. На самом деле, разумеется, мусульмане жили в Европе со Средних веков, арабская Испания была одним из культурных центров исламского мира, на Балканах турецкая империя сумела исламизировать часть местного населения, а в университетах Британии с XIX века училась мусульманская знать из колониальных и полуколониальных стран. Но все это не мешало Европе воспринимать себя «христианской цивилизацией». Не мешало этому даже присутствие миллионов евреев, которых просто старались не замечать.