Первоначально президентские выборы во Франции мало кого волновали. Различия между кандидатами были столь ничтожны, что победа одного из них могла иметь значение только для самого кандидата и для людей, которые рассчитывали на посты в администрации. Когда же Франция, наконец, проголосовала, вся европейская публика содрогнулась, обнаружив на втором месте не Жоспена, а лидера ультраправых Ле Пена.

Между тем массового сдвига голосов в пользу Ле Пена не было. Его идеи были не намного более популярны среди французов в 2002 году, чем четыре-пять лет назад. Успех Национального фронта был достигнут на фоне массового отказа французов голосовать за «основные» партии. Во Франции, как и в Германии и Британии, экономическая политика социал-демократов оказалась даже более правой, чем у консерваторов. Понятно, что разочарование общества в этой экономической модели в первую очередь оборачивается против социалистов.

Раньше люди, разочаровавшиеся в правых, шли голосовать за левых, и наоборот. Но теперь, зная, что никакой разницы между правыми и левыми все равно нет, они просто остались дома.

Не только Жоспен, но и Ширак потерял сторонников. И хотя во втором туре Ширак победил с рекордным числом голосов, это не избавило его от унижения.

Самой сильной партией на французских выборах стали неголосующие – более 15 миллионов людей, или более трети избирателей, самая низкая явка с 1848 года.

Успех Ле Пена стал поводом для массовой мобилизации радикальных левых. На улицы французских городов вышли многотысячные антифашистские демонстрации. Больше всего на выборах продвинулись не националисты, а троцкисты. Два кандидата, представлявшие соперничающие группировки, набрали каждый в отдельности больше голосов, чем входившая в правительство коммунистическая партия.

Если успех Арлетт Лагийе был более или менее предсказуем– она участвовала в президентских выборах не первый год и постоянно улучшала результаты, то 4,5 %, полученных юным кандидатом Оливье Безансоно, оказались сенсационными.

Молодой человек, ничем не знаменитый, даже среди самих троцкистов, заведомо не мог быть серьезным кандидатом. Но он не только успешно зарегистрировался, но и на целый процент обошел лидера компартии, опытного политика Робера Юбера.

Поражение компартии стало более важным результатом выборов, чем даже успех Национального фронта. Многие комментаторы поспешили объявить, что именно электорат коммунистов, ушедший к крайне правым, предопределил новое соотношение сил. Это, однако, не совсем точно. Ле Пен набрал больше всего голосов в старых индустриальных районах, где раньше побеждали коммунисты. Но произошло это именно потому, что подобные регионы все более де-индустриализируются. Современная промышленность оказывается рассредоточена. За Ле Пена проголосовали безработные из некогда процветавших, но сегодня приходящих в упадок индустриальных центров. Некоторое количество рабочих, со дня на день ожидающих увольнения. И растерявшаяся, озлобившаяся мелкая буржуазия.

Если крайне правые не смогли массово привлечь рабочих на свою сторону, то коммунисты потеряли рабочих повсеместно. Ле Пен отнимал у компартии избирателей в депрессивных районах. Там, где производство успешно работает, трудящиеся голосовали за троцкистов, за социалистов или предпочитали вообще не голосовать.

Коммунисты сделали ставку на рабочих, затем предали их и проиграли. Социалисты отказались от рабочих, сделав ставку на средний класс. Но средний класс отвернулся от неолиберальной политики, оставил социалистов, и они тоже проиграли. Ле Пен сделал ставку на недовольство, вызванное неолиберальной политикой, но в качестве виновников назвал не авторов этой политики, а ее жертв – иммигрантов, национальные меньшинства. И он тоже не мог выиграть. По крайней мере – до тех пор, пока правящий класс, при всей своей жестокости и самонадеянности, все еще сознает, что игра в фашизм слишком рискованна.

Неудача французских социалистов свидетельствовала не об ослаблении левого фланга в обществе, а об обострении социальных конфликтов. Социалисты были раздавлены именно потому, что превратились в партию центра. Сразу же после того, как закончились избирательные баталии во Франции, по Европе прокатилась новая волна выступлений протеста. Их массовость превзошла все ожидания. Упадок социал-демократии и постепенный уход со сцены последней из «старых» компартий стали сигналом для перегруппировки политических сил, формирования новых политических блоков, нового левого движения.

Выборы 2002 года во Франции можно считать своего рода референдумом, на котором общество сказало «нет» действующей экономической и партийно-политической системе. В 1995 году успешной всеобщей забастовкой, а затем массовым голосованием за левых Франция уже показала, что не согласна с политикой приватизации и с демонтажем социального государства. Увы, пришедшие к власти левые оказались правее самых правых. И понесли за это заслуженное наказание.

Неудивительно, что после краха «левого центра» в Италии, поражения социал-демократов во Франции и Голландии за выборами 2002 года в Германии внимательно следила вся Европа. Немецкие выборы должны были подтвердить или опровергнуть наметившуюся тенденцию. Все ждали: постигнет ли партию Шредера та же судьба, что и ее коллег в соседних странах или, благодаря популярности канцлера, правительство устоит.

Незадолго до немцев избрали свой парламент шведы. Там победа досталась левым. Социал-демократы и сотрудничавшая с ними Левая партия получили 48,4 % голосов, а «зеленые» набрали еще 4,6 %, что гарантировало прочное большинство «левого центра». Но Скандинавия – особый мир, где социал-демократия не только остается частью национальной культуры и образа жизни, но и сохраняет остатки собственной идентичности. Разумеется, шведские социал-демократы тоже были не чужды идей «третьего пути», но отказаться от собственной политической традиции для них было бы просто невозможно. Победе блэровского «Третьего пути» в Британии предшествовал многолетний систематический разгром рабочего движения и левой интеллигенции. В Скандинавии профсоюзы и левые на протяжении 1990-х годов тоже отступали, но разгрома здесь не было. Трудящиеся не были унижены, интеллектуалы не были напуганы и коррумпированы. А потому не было и достаточных культурно-психологических условий для «третьего пути».

Другое дело – Германия. Она представляла собой как бы промежуточный вариант. Профсоюзы сохраняли силу и уверенность в себе, социальное государство не было демонтировано полностью, несмотря на все усилия правых. Но руководство социал-демократов на протяжении четырех лет пребывания у власти доказало, что готово твердо следовать неолиберальному курсу.

Опасения (и надежды) относительно краха немецких социал-демократов не оправдались. В сентябре 2002 года немецкая «красно-зеленая» коалиция устояла. Но результаты, с которыми партия Шредера вышла из выборов, выглядели, мягко говоря, не слишком впечатляющими. Социал-демократия закончила выборы «нос к носу» со своим главным консервативным оппонентом– христианскими демократами (ХДС). Когда начался подсчет голосов, христианские демократы даже вырвались вперед, но при окончательном подведении итогов выяснилось, что правящая и оппозиционная партии «сыграли вничью». Для ХДС это результат разочаровывающий, но все же они резко продвинулись вперед. Социал-демократы, напротив, потеряли голоса.