Ынбёль мгновенно затошнило.

Человек тихо хрипел, и его голос напоминал звук заедающей шарманки. Такой мелодией только в пыточную загонять и пальцы выкручивать.

Крис смотрел — прямо и только — на Ынбёль.

Сейчас Верховный ощущался тварью. Настоящей злобной ведьмой. Он ведь знал, что Ынбёль не поймёт, кого именно приносят в жертву. А если поймёт — не поверит.

— Почему он не спит? — спросила Ынбёль севшим голосом.

Изломанный человек вдруг повернулся к ней. Совсем подросток, который не может разглядеть убийц из-за травмы в глазах. Из его кармана торчали палочки из-под карамельных яблок и ярмарочный флажок. К открытому ребру липла какая-то этикетка. Праздничный будущий труп.

Ынбёль запоздало вспомнила про Эр-Джея и амулет — стало ясно, чем он занимался в школе.

— Почему он в сознании? — чуть громче.

— У него спроси, — съязвил Перси. Вздохнул, посмотрел на луну, чтобы не видеть посеревшую Ынбёль. — Это плохо, когда жертва приходит в себя, но нам нельзя читать для неё заклинания и вообще применять магию. Это портит ценность. Тело не имеет значения, так что можешь взять камень и побить по виску, только не убей.

Ынбёль впервые позволила себе возненавидеть Криса.

Волшебство не было чудесным. Это смерть. Всегда смерть.

Круг сдвинулся, и Ынбёль почувствовала в своей руке кинжал. Поняла: ей тоже надо будет резать. Казалось, что промокшие волосы жертвы шевелятся от страха.

— Надеюсь, его сердце и душа найдут покой, — сказал Крис.

Ынбёль ему не поверила. Никто не смотрел на подростка с надеждой или жалостью. Только с голодом и жаждой.

Хуже всего было то, что Ынбёль, вернее, какая-то её ужасная часть, тоже это ощущала.

Душа уже почти уснула, а тело ещё нет.

Верховный первый занёс кинжал и заколол жертву ударом в живот. У человека переломилось дыхание. Круг двигался, острые предметы звенели, прокручивались, раз за разом касались органов, — будто бы зачаровывали их. Небо было одноглазым и смотрело на церемонию жуткой луной. Хотелось есть. Очень, очень хотелось. Потрескавшиеся кости пахли железом — так много лезвий их задело. Ынбёль дрожала. Её внутренний ребёнок, оставшийся от прошлой жизни, ещё был жив, ещё возился в земле, стараясь выбраться из гроба. Даже жалко.

Очередь дошла до Ынбёль.

— Так нельзя, — прошептала она в тишине. Если, конечно, хрипы и хлюпанья можно считать несущественными.

Никто не удивился её словам, но и не обрадовался. Её ждали.

Взгляд метался между всеми ведьмами. В то, что Верховный убивал без сожалений, верилось легко. Джебедайя был предан только растениям. Эш верил в судьбу. У Лекси был Перси. Эр-Джей скалился, хоть его подбородок и был подозрительно зелёным.

Ынбёль прежде никогда не думала об убийствах. Как и о любви. О магии. О друзьях. И ведьмах.

Ынбёль не думала о слишком многих вещах — и теперь за это расплачивалась.

Она смотрела на парня, пытаясь разгадать знакомые черты, но всё меньше видела в нём человека. Что-то непонятное, но очень сильное, закипало в ней. Боролось за право на существование. Парень боролся за жизнь.

В конце концов, все просто хотят жить, верно?

Рука с оружием зависла над полутрупом. Ынбёль подталкивали все: ведьмы, глазеющие на неё сквозь свою темноту, блеск луны, который утыкался в локоть, голодные духи. Руку бил нервный импульс. Она тряслась и пылала, а потом совсем сгорела — её обхватил Перси. Сжал, безжалостно обжёг.

Резко потянул вниз.

«Зачем? Зачем…»

Остриё воткнулось нежно, как в бутон, потому что почва живота уже успела смягчиться шесть раз. Брызнуло липким. Ынбёль убила ребёнка (и лежавшего под ногами, и своего) последним ударом кинжала.

И стало хорошо — так хорошо, что можно было устремиться к звёздам, разорваться и вылиться на землю дождём. Нечеловеческое ощущение.

Мальчик был принесён в жертву.

Верховный внимательно следил за знамениями.

Лекси и Перси помирились, взявшись за руки.

Эш убрал авлос в рукав мантии.

Джебедайя дал Эр-Джею противорвотный корень.

Ынбёль рухнула на колени, выронив кинжал и попытавшись вдохнуть. В этот раз её душила не ягодная тянучка, а кнут. И было что-то ещё… Вёльва выпрыгнула из темноты. Походила немного, рисуя на траве полумесяц, затем легла на остатки жертвенного живота.

Чёрный определённо был цветом ведьм. На нём не видно ничего страшного. Белоснежной шерсти кошки повезло меньше.

Вёльва тихо ушла, растворившись там же, где только что лежала.

— Всё-таки психопомп, — признал поражение Эш. — Все ведьмы здесь, вот и показала сущность. Эй, проверьте Ынбёль. Может, она и за ней притащилась.

Поднялся ветер, вытравив из глаз красноту. Белки вновь побелели. Ынбёль упиралась коленями в землю, смотрела на труп, исколотый лезвиями, страшно плакала и чувствовала насыщение. Ей было до сумасшедшего хорошо. Помимо кнута, обвязавшегося вокруг шеи, появился ещё и пряник. Вот какую замену всегда искала Лекси. Чужую кровь. Это было похоже на сироп, который мама давала в те редкие дни, когда вся боль Ынбёль состояла лишь из простуды. Похоже на амброзию и амриту в одной микстуре. На молочный пирог с таблетками, на дорогостоящее лечение. Это было… великолепно.

— Как чувствуешь себя?

— Круто, — честно ответила Ынбёль, не скрывая дрожь и ужас. — Стрёмно, но круто.

Крис, собирающий предметы для ритуалов и отбрасывающий их в могилу, вдруг смиренно улыбнулся.

— Настоящая ведьма, сколько бы ни косила под дуру.

— Я будто бессмертная, — удивлённо добавила Ынбёль. Зрачки были расширены.

Лекси вынырнула из необъятного капюшона и взволнованно на неё посмотрела.

— Нет. Помни, что — нет. Не бессмертная.

Тело жертвы так и лежало под луной. Ынбёль растерянно на него уставилась и решила дождаться того мига, когда оно мутирует под полнолунием, но ведьмы не позволили.

— Нельзя смотреть. Верховный разберётся, — пояснил Перси. — Могилы всегда копаются для ведьминых вещей, а не для жертв. Даже Джебедайя пока не знает, куда Крис прячет тела. Или кому отдаёт. Симпатичный мальчик.

— Я сказал его родителям, что еду на вечеринку к друзьям в лес. Ну, он сказал, — поделился Эр-Джей, кивая на труп. Вид у него был усталый, но довольный. Щёки горели розовым. — Думаю, там искать и начнут.

— Не забудь помыть амулет и убрать на место, — напомнил Эш. — И выпей отвар папоротника и чеснока. У тебя причёска его осталась.

— А по-моему ему так больше идёт, — фыркнул Перси.

— В городе пропадает подросток, а у Эр-Джея причёска один в один. Очень смешно получится, ага, — даже в темноте было понятно, что Эш закатил глаза.

— Лучше расскажи, что у нас на ужин, — попросила Лекси. — Из меня скоро цветы от голода полезут.

— Цветы? — удивился Эр-Джей.

— Проклятье Джебедайя, — вздохнула