В Нойштрелице, на стройке заебался совсем… и чем пилить потом оттуда… Сегодня первый день отработал у него. На испыталке пока, потом возьмет на «фест».

***

Глоссарик на ГЛАВУ ДВАДЦАТЬ ШЕСТУЮ Что сказал Франк

ареал — территория, большой участок

фест — постоянная работа

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Маникюр

Оправившись после шоковой терапии спонтанного визита «к дочке», моя бедная мама решила отныне быть поосторожнее. Вернее, это у нее специфика такая — «наказывать» за провинность. Делать вид, будто я никуда ее не приглашала, а она милостиво не соглашалась прийти.

Поэтому в четверг я деликатно напоминаю, что в это воскресенье жду ее ко мне. Что «ко мне» — это «к нам», лишний раз не афиширую. Мама делает вид, будто слышит об этом впервые, приглашение мое ей в тягость, но она — исключительно из соображений самопожертвования — соглашается его принять.

— Что ж, могу приехать. Мне, правда, курсовые для старшеклассников готовить надо. Ну, да ладно. А… — как снова его зовут?..

— Рик.

— «Рик», — будто делая над собой усилие, произносит мама, — он далеко от тебя живет?

— Близко, — говорю лаконично, решая, что хорошенького понемножку.

Вот приедет мама и сама все увидит, так сказать, глазом, не замылившимся от возмущения безбашенностью и аморальностью своей дочери.

— Рик специально для тебя приготовит закуску.

— Польщена, — мама все равно не выказывает признаков оттепели.

Ее деланное легкое недовольство меня забавляет. Ощущаю, как сильно соскучилась по запрещенным ныне сходкам-скопищам своих людей, семейным праздникам и встречам и припоминаю, как накрылся мамин последний визит.

— Мам Лиль, пораньше подъезжай.

***

Мама не любит салонов, но любит, чтобы все было «как в салоне».

— Катюх, я к тебе с аппаратом приеду, — ставит меня в известность мамино лицо на дисплее. — И с подставкой.

Так она называет складную кушетку. И вообще, мама хочет мне сказать, что я должна ее забрать.

— Мам Лиль, у меня сегодня машины нет.

— Опять сломалась?

— Рик забрал.

— То есть как — забрал?

— Он на объекте. До вечера.

Надеюсь. Уехал вчера на весь день на «мини», вернулся, переночевал, сегодня рано утром уехал опять. В ЭфЭм на сегодня запланировано нечто вроде субботника, так что вроде и правда не к какой-то бабе на моей машине смотался и не сторожить не свой бизнес. Это я сама себе так шучу.

На самом деле мне не грустно и меня ничто не бесит — наоборот. Все это так… обыденно, по-бытовому. Нормально. Поэтому мне необычайно приятно говорить об этом с мамой.

Но моих чувств не разделяют.

— На стройке, что ли, работает? — морщится мама.

— Да, представляешь? — радуюсь я, будто и мама тоже только что обрадовалась. — Взрывником-экспертом.

— Час от часу не легче.

— Это только кажется, что опасно. Там у них все компьютеризовано.

Наверно же…

— Кроме того, он больше планирует.

— Хозяин — барин.

Кажется, маме неинтересно, опасно это или не опасно — у нее на лице неодобрительное недовольство. Подозреваю, что это не из-за того, что ее лишают «пуфика», но на всякий случай предлагаю:

— Давай у тебя?

— Нет уж. Я уже настроилась.

Мама, как, наверно, многие мамы, любит пообижаться, если ей о чем-нибудь не рассказывают. Однако по приезде ко мне она делает вид, будто ей неприятно одно упоминание Рика, и морщится от воображаемых «подробностей».

У меня не развешены сушиться его трусы, не валяются по комнатам грязные носки, а на столе нет пепельницы, полной окурков (у меня ее вообще нет). Но этого и не нужно: взгляд ее падает на его ноут — теперь он оставляет его на рабочем столе рядом с моим — и она не выдерживает:

— Так вы прямо съезжаться собираетесь?

— Уже съехались.

— Ох, смотри, Катька, смотри-и! — трагически восклицает мама.

— Мам Лиль, не дергайся, а… ты мне всю работу испортила.

— Как так можно!

— Что — можно?

Корректирую свои маникюрные старания под причитания мамы:

— Очертя голову бросаться на первого встречного!.. Откуда ты его, такого, выкопала? Где ты с ним познакомилась?!..

— Ну, где обычно выкапывают… и знакомятся…

И… не только знакомятся…

— …на работе, что ли? — не слушает меня мама, тем самым избавляя от необходимости врать. — Вот никогда не могла понять, что за профессия у тебя такая, а? Для девушки… Бог его знает, все люди как люди, работают где-нибудь… в школе, в университете, в банке. Да хоть в больнице, наконец…

— Окстись, мам Лиль. А корона? — возражаю спокойно, преисполненная решимости доделать маме этот чертов маникюр. Хотя бы на одной руке.

— Хорошенькое дело! Вон — машину ему уже даешь! У него что — своей нет? — и, прежде чем возникает надобность что-то на это ответить: — Да мало ли, как он ездит… Вон, пиво дует как… Надеюсь, за рулем-то хоть не пьет…

— Да, а ведь правда, — «припоминаю» внезапно, будто встрепенувшись. — Постоянно пиво дуть — эт вредно. Вот Миха, для примеру, такого никогда не делал.

Мама нервно закатывает глаза.

Достала я ее: если припугнуть хочу, упоминаю Миху. Сейчас будто ведром холодной воды ее окатываю, и она смолкает. Молчу и я да так и работаю молча.

Мне удается сделать не только одну руку, но и начать другую.

Когда, по-видимому, особенно удачно тянусь за чем-то, мама видит незаживший синячище у меня на руке. У нее спирает дыхание.

Пытаясь осторожно взять меня за руку, она спрашивает упавшим голосом:

— Катюш, ты что, видела его недавно, да?

— Кого? — до меня не сразу доходит причина явных душевных мук моей мамы.

— Миху. Он… угрожал тебе или что?

— Ничем он мне не угрожал. Ты что, Миху не знаешь?

Мамино лицо искажается страдальческой гримасой. Почти совсем, как тогда. Да я