– В смысле? – не понял Лещинский.

– Если честно, я Ларку никогда особенно не любил, – объяснил Маслов. – Но все-таки восемнадцать лет вместе. Какая-то благодарность, что ли. Нельзя ее просто так, в никуда отправлять, это нехорошо. А так все нормально. По рукам?

– То есть чтоб я на ней женился?

– Это уж твое дело. Хотя я, конечно, буду рад. Просто я позвал тебя, чтобы ты знал: я в курсе, и я не против. Что-нибудь хочешь на десерт? – и он рукой подозвал официанта

– Двойной эспрессо и «павлову», – сказал Лещинский. – И рюмочку лимончелло как дижестив.

– Мне то же самое, – сказал Маслов. – Здесь хорошая «павлова». Только вместо лимончелло – самого простого коньячку, чуть-чуть.

* * *

Он шел домой, думая, что сейчас позвонит Ларисе и все ей расскажет, и она приедет к нему сегодня же, и снова будут чудо и восторг. Собственно, можно было позвонить и с дороги. Нет, лучше из дому.

Дома открыл компьютер, надо было ответить на десяток новых писем, прошло часа два, потом еще час, вот стало уже половина десятого, и Лещинский понял, что оттягивает звонок.

Но почему?

Неужели потому, что Олег Маслов ему разрешил?

Да, именно так и выходит – разрешил жить с его женой, и даже посоветовал на ней жениться – после того как сам с нею разведется. Ужас.

Андрей Лещинский вдруг вспомнил, как они пять лет назад целовались в лифте, в гостинице, не в силах обождать полминуты, круги плыли у него в глазах – так он ее любил и хотел. Да, солнечный удар… Был солнечный удар, а что там бывает наоборот от солнечного удара? Арктическая буря? Или белое безмолвие? Ему казалось, что внутри него все стынет и вымерзает дочиста. А вдобавок выскочила мерзкая, гнусная, пошлая мысль: «Но ведь Олег должен будет что-то оставить ей при разводе? Он же, мягко говоря, не бедный человек».

Невыносимый, невозможный стыд.

Надо было менять телефонный номер, почту, а может быть, и адрес.

Дмитрий Дмитриевич и Анна Сергеевна, сидя на диване в полутемном номере «Славянского базара», опять говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?

– Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. – Как?

И казалось, что еще немного – и решение будет найдено.

* * *

Следующим вечером Гуров опять был в гостинице у Анны Сергеевны. Часа через два он позвал коридорного и приказал подать ужин в номер. Коридорный побежал в ресторан за карточкой меню. Гуров сказал, что намерен как следует подкрепиться, и уже предвкушал пожарскую котлету или стерлядку, но Анна Сергеевна вдруг закапризничала:

– Я хочу только чаю с булкой. А ты езжай. Езжай, тебе надо развеяться.

Он велел коридорному принести чаю, поцеловал ее, вышел, внизу в гардеробе надел шубу и поехал в Докторский клуб.

Сел за стол, огляделся. Трое знакомых адвокатов играли в карты в углу зала, больше никого не было. Подошел официант, старый и почтенный, который прислуживал самым видным гостям. Гуров с удовольствием отметил это. Заказал водку и селянку на сковороде. Пододвинул к себе лежавшую на столе газету. Он прочитывал по три газеты в день, хотя говорил, что не читает московских газет из принципа.

Погрузившись в статью известного публициста, он краем глаза все же заметил, что в зал вошел молодой человек с небольшими бакенами, очень высокий, сутулый; он при каждом шаге покачивал головой и, казалось, постоянно кланялся. В петлице у него был какой-то ученый значок, в руке – объемистый саквояж.

– Позвольте-с? – обратился он к Гурову.

Странное дело, в зале четыре из шести столов были свободны. Однако Гуров ответил:

– Извольте.

Молодой человек осторожно поставил саквояж на пол, уселся и спросил:

– Хороша ли здесь осетрина? Давненько я ее не пробовал.

– По-всякому бывает, – рассеянно ответил Гуров. – Случается, что и с душком. Мой совет, возьмите венский шницель. Или вот селянку.

– Я позабыл представиться, – сказал молодой человек. – Фон Дидериц.

– Гуров, – коротко поклонился Гуров и только тут сообразил, кто это.

Фон Дидериц смотрел на него, улыбаясь.

– Анна Сергеевна нынче в Москве, в «Славянском базаре», – сказал он. – Я это знаю наверное. Не надо объяснений.

Гуров молча смотрел в газету. Подошел официант. Фон Дидериц заказал полбутылки сотерна и профитроли, хотя минуту назад нацеливался на большой русский ужин. Официант удалился.

– Она вам, небось, говорила, что точно не знает, где я служу? – продолжал фон Дидериц. – Лжет. Она отчего-то стыдится моей службы. А я отнюдь не стыжусь. Я служу, как бы это выразиться, в ведомстве его превосходительства господина Зволянского, Сергея Эрастовича.

Гуров едва не вздрогнул и взглянул на фон Дидерица исподлобья. Зволянский был директором Департамента полиции.

– Напрасно-с! – усмехнулся фон Дидериц, уловив его настороженность. – Мы не едим маленьких детей. Мы служим обществу, в конечном итоге. Сыск, охрана, паспорта, пожарная служба… Странная женщина Анна Сергеевна. Имея мужа, который служит у Зволянского, она делает какие-то тайны. Впрочем, она права. Самое надежное место прятать краденое – это в квартире у сыщика. Да-с, она дважды права. Поскольку я, как благородный человек, не стал бы устраивать полицейскую слежку за собственной супругой. Она сама виновата. Вернее, не она, а моя кузина Нина Павловна. Приехала к нам погостить из Екатеринбурга и коротко сошлась с Анной Сергеевной, со своей belle, так сказать, soeur. Та рассказала ей много лишнего, а там женщины поссорились, и моя родственница в слезах нажаловалась мне. Да-с, в слезах, потому что у Анны Сергеевны тяжелый характер, она способна оскорбить. Мою кузину она обозвала кокоткой, например. За то, что та ей призналась в своей связи с вице-губернатором. Впрочем, мне тоже не поздоровилось. Оказывается, меня Анна Сергеевна за глаза называет лакеем.

– Все это чрезвычайно занятно, – сказал Гуров. – Но чего вы хотите от меня?

– Ничего-с! – воскликнул фон Дидериц. – Всего лишь сказать вам, что я этого далее терпеть не намерен-с!

– Желаете вызвать меня на дуэль?

– Отнюдь нет! – Принесли сотерн и профитроли, и Дидериц с наслаждением и жадностью, как пьют пиво в жаркий день, опустошил бокал сладкого вина и закинул в рот маленькое круглое пирожное. – Господь с вами… – он вдруг погрустнел и сказал: – Можете более не скрываться, господин Гуров. Я подаю на развод, вину принимаю на себя, так что желаю вам и Анне Сергеевне совершенного счастья. Собственно, я за этим вас и разыскал. Чтобы сообщить, так сказать.