Между собой жители коттеджного поселка практически не общались. Каждый жил в своем замкнутом мирке, прячась от других за бетонным трехметровым забором и ощущая себя на своих двадцати сотках царем и богом. А потому абсолютно никому не было никакого дела до того, что происходит в стенах странного на вид особняка, расположенного на окраине «Золотой горы».

Странным в нем было многое: и постоянно опущенные на окнах роллеты, и усиленная охрана, и непонятные люди в белых халатах, время от времени выходящие покурить на крыльцо, и микроавтобусы с тонированными стеклами, которые регулярно то привозили в особняк, то увозили из него небольшие группки детей по пять-шесть человек…

…Одна из стен коридора буквально пестрела детскими рисунками. Их было десятки, если не сказать сотни. Все выполнены на стандартных листах формата А4, на каждом проставлена дата и указаны имя-фамилия юного автора. Кое-какие были нарисованы фломастерами, некоторые – акварельной краской, но большинство – карандашами. В основном это были неоригинальные и чересчур банальные работы: солнышко с лучиками, домик, а возле него взявшиеся за руки мама, папа и ребенок. Но с ними соседствовали и довольно прикольные «художественные произведения», в которых чувствовался полет фантазии, – так, некий Вася Р. изобразил непонятное существо-мутанта: голова Крокодила Гены, туловище Чебурашки, а вместо ног лыжи. Но Игорь В. пошел еще дальше, нарисовав злобного Шрека в костюме Бэтмена, стоявшего одной ногой на Колобке. А вот рисунок Виолетты П. даже трудно было назвать рисунком в прямом понимании этого слова: обычная клякса и сделанная под ней черной краской надпись – «FUCK YOU КАЗЛИНА. ПАСТЬ ПОРВУ. МОРГАЛЫ ВЫКАЛЮ» и три жирных восклицательных знака в конце.

Возле него и остановился неспешно прохаживающийся по коридору сутулый мужчина с жиденькой козлиной бородкой. Всмотрелся, нахмурился, достал из нагрудного кармана блокнотик, шариковую ручку с погрызенным колпачком и сделал на чистом листике следующую запись:

«Крайне агрессивна. На контакт не идет. В отличие от других детей не поддается… – на какое-то мгновение задумался и, так и не закончив свою мысль, зачеркнул последнюю фразу. – К тому же, как выяснилось, очень хитра», – дописал он и ухмыльнулся своему открытию.

– А вот на этот раз, дорогуша, ты меня уже не обманешь, – тихо проговорил мужчина, словно боялся, что его подслушает та, кому были адресованы эти его слова, и пошел дальше коридором.

На ковре перед огромным зеркалом сидели с десяток детдомовцев в одинаковых синих пижамах и молча смотрели на свои отражения. Никто, даже озорной на вид мальчуган, не пытался корчить рожицу, не показывал язык, дабы рассмешить своих товарищей. Наоборот, все они были серьезны и предельно сосредоточены на своих зеркальных копиях. При этом их лица были лишены каких-либо эмоций, глаза стеклянные, сидят и даже не шелохнутся, словно бы это не живые дети, а бездушные манекены. Лишь во взгляде Виолетты читались осмысленность и понимание происходящего.

За спинами детдомовцев прохаживалась, заложив руки за спину, упитанная женщина лет пятидесяти в белом больничном халате, на отвисшем кармане которого висел беджик. «Ассистентка» – гласила напечатанная на нем жирным шрифтом надпись. Время от времени она поглядывала на компактный цифровой диктофон, лежавший на пуфике в дальнем углу комнаты. Тот подмигивал крохотной зеленой лампочкой, проигрывая умиротворенную мелодию, на которую был наложен убаюкивающий мужской голос: «…приятный прохладный ветерок обдувает ваши лица, щебечут птички, греет солнышко, вы лежите на мягкой травке и радуетесь жизни…»

Вскоре в комнату вошел сутулый мужчина с козлиной бородкой. Никто из детдомовцев не обернулся. Все продолжали таращиться в зеркало, словно бы не замечая его появления.

– Альберт Эдмундович…

– Тс-с… – приложив указательный палец к губам, прошептал сутулый. – Можете быть свободны. Дальше я сам.

Женщина понимающе кивнула и на цыпочках подкралась к двери. Практически бесшумно открыла ее и так же бесшумно закрыла, но уже с другой стороны.

«…как же хорошо на природе, особенно когда вы не одни, а вместе со своим другом. Пускай он и намного старше вас, но в душе он ребенок. Такой же, как вы. Ему можно доверять, открывать свои тайны. А какие замечательные подарки он вам дарит! Вы безумно благодарны ему за это. Что ж, вскоре вы с ним снова встретитесь. Очень скоро. Нужно только набраться немножко терпения. И помните – лучшего друга, чем он, вы никогда не найдете. А теперь все дружненько встаем и идем спать» – на этом запись оборвалась, и диктофон автоматически выключился.

Но никто из детей не встал – все по-прежнему сидели и бездумно пялились на свои отражения в зеркале. Альберт Эдмундович удивленно хмыкнул себе под нос. Дескать, что случилось, почему детдомовцы не повиновались его голосу, записанному на диктофон? Ведь раньше подобного не случалось. Неужели он что-то недосмотрел? Но сутулый тут же отмел эту мысль. Все было сделано по технологии. Тогда в чем же проблема? Разработанная им методика перестала действовать и требует доработки?

Альберт Эдмундович сильно хлопнул в ладоши. И вновь никакого движения. Казалось, кричи, топай ногами, колоти по стенам – но ни один из детдомовцев так и не шелохнется. Однако сутулый не терял надежды – склонился над рыжеволосым мальчиком и защелкал пальцами перед его глазами, проверяя реакцию. Но тот был словно статуя. Тогда он взял его за запястье, нащупал пульс. Он был неторопливым, но в пределах нормы.

Зашелестели странички карманного блокнота.

«По окончании пятого сеанса все объекты продолжают пребывать в состоянии так называемого амебиозного стрепсила. На команды и посторонние звуки не реагируют. Чем это спровоцировано – неизвестно. Придется прибегнуть к шоковому пробуждению», – написал он.

Заниматься «шоковым пробуждением» Альберт Эдмундович не любил, так как эта процедура была нелегкой и отбирала у него много сил и энергии. Прибегал к ней лишь в крайних случаях. Сейчас был именно такой.

Он закатал рукава, глубоко вдохнул, словно ныряльщик перед погружением в воду, приблизился к десятилетней девочке с косичками, положил руку ей на голову и прикрыл глаза. Через какое-то мгновение его веки задрожали, а ладонь стала горячей и влажной, на лбу проступили испарины пота.

Детдомовка медленно встала, развернулась лицом к мужчине и забормотала что-то нечленораздельное. Сутулый резко открыл глаза, взял девочку за плечи и хорошенько встряхнул.

– Маша, что ты видела? – спросил он.

Девчонка часто заморгала.

– Лужайку. Много-много детей. Клоунов с воздушными шариками. И еще Николая Павловича. Он угощал нас сладостями. А меня даже посадил на колени и погладил по голове, – ее губы медленно расплывались в улыбке.

– Отлично. Иди. – И Альберт Эдмундович подтолкнул ее к двери.

Точно такую же процедуру он проделал и с другими детдомовцами. И каждый раз они говорили ему одно и то же: лужайка, клоуны, Николай Павлович, сладости…

Сутулый вытер носовым платком вспотевший лоб, устало вздохнул. На ковре перед зеркалом осталась сидеть лишь одна Виолетта.