— За здоровье ее сиятельства Анны Генриетты! Заздоровье виконта Юлиана де Леттенхофа!

— За здравие! Виват!

— … а она послала его к черту, — завершилаочередной нехороший анекдот Ангулема. Юные рыцари зашлись не менее дурашливымхохотом.

Баронесски Келина и Ника слушали Кагыра с открытыми ртами,пылающими очами и горящими огнем щеками. У верхнего стола рассуждениям Регисавнимала вся высшая аристократия. До Геральта — даже при его ведьмачьем слухе —доходили сквозь гул лишь отдельные слова, однако он сообразил, что речь идет обупырях, ведьмах, суккубах и вампирах. Регис размахивал серебряной вилкой идоказывал, что наилучшим противоядием «супротив вампиров» является серебро,золотой песок, наилегчайшие прикосновения к коим для вампира абсолютно инесомненно убийственны. «А чеснок?» — выспрашивали дамы. «Чеснок тоже хорошодействует, — соглашался Регис, — но малоприятен в общении, посколькустрашно смердит».

Тихо поигрывала на гуслях и дудках капелла на галерейке,похвалялись своим искусством акробаты, жонглеры и огнеглотатели. Утомленный шутпытался смешить, но где уж ему было до Ангулемы. Потом появился медвежатник смедведем, а медведь к общей потехе испугался и наклал кучу на полу. Ангулемапогрустнела и слегка угасла — с такими конкурентами ей трудно было тягаться.

Остроносая княгиня неожиданно жутко разгневалась. Из-закакого-то случайно брошенного слова кто-то из баронов впал в немилость и подэскортом стражей и лично маршала двора был препровожден в Башню. Впрочем, малокого — кроме самого барона — взволновал этот инцидент.

— Слишком быстро-то ты отсюда не выедешь,маловерный, — проговорила Фрингилья Виго, покачивая кубок. — Хоть срадостью выехал бы прямо сейчас, ничего из этого не получится.

— Снова прошу: не читай у меня в мыслях.

— Прости. Они были такими яркими, что у меня получилосьневольно.

— Я слышу это уже не в первый раз.

— Ты даже не представляешь себе, сколько я знаю.Пожалуйста, отведай артишоков, они полезны, хорошо влияют на сердце. Сердце —важный орган у мужчины. Второй по счету, если говорить о значимости.

— Я думал, самое важное — класс и сумасбродство.

— Достоинствам духа должно идти в паре с достоинствамитела. Это обеспечивает совершенство.

— Совершенных не бывает.

— Это не аргумент. Надо стараться. Знаешь что? Пожалуй,попрошу: подай-ка мне рябчика.

Она рассекла птицу на блюде так быстро и резко, что ведьмакдаже дрогнул.

— Так быстро ты отсюда не уедешь, — повторилаона. — Во-первых, в этом нет никакой нужды. Тебе ничто не угрожает.

— Ну ничегошеньки, действительно, — не выдержалон. — Нильфгаардцы перепугаются строгой ноты, отправленной княжескойканцелярией. А если даже вдруг возьмут да рискнут напасть, то их турнут отсюдапоклявшиеся цаплей странствующие рыцари с шарфами на глазах.

— Тебе ничто не грозит, — повторила она, необращая внимания на сарказм. — Туссент повсеместно считается сказочнымкняжеством, смешным и нереальным, кроме того, вследствие специфичности виннойпродукции, пребывающим в состоянии перманентного опьянения и неизменноговакхического веселья. Как таковое, никто его не воспринимает всерьез, но тем неменее оно пользуется определенными привилегиями. В конце концов, Туссентпоставляет вина, а без вин, каждому известно, нет жизни. Поэтому в Туссенте недействуют никакие агенты, шпионы или тайные службы. И ему не нужна армия,вполне достаточно странствующих рыцарей с перевязанными глазами. Никто ненападет на Туссент. По твоей мине вижу, что я не до конца тебя убедила?

— Скажем так: не до самого.

— А жаль, — сощурилась Фрингилья. — Люблю,чтобы доходило до конца. Не переношу, когда не получается или получаетсянаполовину. И недосказанностей тоже не люблю. Фулько Артевельде, префект изРидбруна, считает, что ты — покойник, беглецы донесли ему, что друидки всех васспалили живьем. Фулько делает что может, лишь бы прикрыть эту неприятнуюисторию, носящую явные признаки скандала. Впрочем, тут у него свой интерес исобственная карьера. Даже если до него дойдет, что ты жив-живехонек, будетпоздно. Версия, которую он привел в рапортах, уже будет считаться канонической.

— А ты многое знаешь.

— Я никогда этого не скрывала. Так что аргумент,касающийся нильфгаардской погони, отпадает. А других, которые оправдывали бытвой скорый отъезд, попросту нет.

— Интересно…

— Но реально. Из Туссента можно выехать через четыреперевала, ведущих на четыре стороны света. Который выбираешь? Друидки несказали тебе ничего и отказались сотрудничать. Эльф с гор исчез.

— Слушай, а ты и верно многое знаешь.

— Это мы уже установили.

— И жаждешь мне помочь.

— А ты от моей помощи отказываешься. Не веришь вискренность моих намерений. Не доверяешь мне.

— Послушай, я…

— Перестань объясняться. Откушай еще артишоков. Кто-тоснова клялся цаплей. Кагыр источал комплименты баронессочкам, подвыпившуюАнгулему слышно было на весь стол. Молчаливый барон, оживленный дискуссией олуках и стрелах, начал чуть ли не ухаживать за Мильвой.

— Изволь отведать кабаньей ветчинки. Эх, я бы сказал…Есть в моих владениях такие кабаньи места, где от зверя не продохнуть. Они тампрямо-таки ордами валандаются…

— О!

— Там попадаются преотменные экземпляры. Цетнара по триштука. Сезон в разгаре… Если б милостивая государыня изъявила желание… Мы моглибы, я б так сказал, совместно на охоту…

— Мы тут, понимаете, так-то долго уж незасидимся. — Мильва странно просительно глянула на Геральта. — Потомукак, с вашего позволения, у нас есть дела поважнее, чем нежели, значит, охота…Хотя, — добавила она быстро, видя, что барон хмурится, — с величайшимжеланием я с вашей милостью на черного бы зверя пошла…

Изрытое оспинами лицо барона тут же пошло красными пятнами.

— Ну, если не на охоту, то хоть бы к себе приглашаю. Ябы так сказал — в резиденцию. Покажу свои коллекции лосиных и оленьих рогов,трубки и сабли.

Мильва уставилась в скатерть.

Барон схватил поднос с дроздами-рябинниками, подал ей, потомнаполнил кубок вином и сказал:

— Прошу прощения, я не придворный. Веселить не обучен.Да и с придворной болтовней у меня не шибко…

— Я, — откашлялась Мильва, — в лесувоспитывалась. Умею ценить тишину.