Фрингилья отыскала под столом руку Геральта и крепко пожала.Геральт глянул ей в глаза. И не мог угадать, что в них таится.

— Я тебе доверяю, — сказал он. — Верю вискренность твоих намерений.

— Не лжешь?

— Клянусь цаплей.

* * *

Городской стражник, видимо, по случаю Йуле, здоровонабрался, поскольку перемещался неуверенно, задевал алебардой вывески и громко,но бестолково вещал, что уже десятый час, хотя в действительности было далекоза полночь.

— Поезжай в Боклер один, — неожиданно сказалРейнарт де Буа-Фресне, как только они вышли из кабака. — Я останусь вгороде. До утра. Пока, ведьмак.

Геральт знал, что у рыцаря в городе есть дружески к немурасположенная дама, муж которой много разъезжал по делам. Они не разговаривалиоб этом никогда, поскольку о таких вещах настоящие мужчины не болтают.

— Пока, Рейнарт. Позаботься о скоффине. Чтобы непротух.

— На улице мороз.

Действительно, стоял мороз. Улочки были мрачны и пустынны.Лунный свет лился на крыши, бриллиантово блестел на свисающих с застрех ледяныхсосульках, но не проникал в глубину переулков. Подковы Плотвы цокали побрусчатке.

«Плотва, — подумал ведьмак, — направляется кдворцу Боклер. Хорошая гнедушка! Ценный подарок от Анны Генриетты и Лютика».

Он подогнал лошадь. Он торопился.

* * *

После торжества все встретились за завтраком, к которомупривыкли спускаться в дворцовую кухню. Там, неизвестно почему, их всегдапринимали с удовольствием. Обязательно находилось что-нибудь тепленькое, прямоиз горшка, со сковороды или с вертела, всегда отыскивался хлеб, сало, корейка исоленые рыжики. Никогда не было нехватки в кувшине-двух какого-нибудь белогоили красного продукта знаменитых местных виноградников.

Они всегда ходили туда. Две проведенные в Боклере недели.Регис, Геральт, Кагыр, Ангулема и Мильва. Только Лютик завтракал в другомместе.

— Ему, — комментировала Ангулема, намазывая хлебмаслом, — сало с ощурками[18] приносят прямо в лежанку! И низко кланяются!

Геральт был склонен верить, что так оно и есть. И именносегодня решил удостовериться лично.

* * *

Лютика он нашел в рыцарской зале. На голове у поэтакрасовался карминовый берет, огромный как буханка пеклеванного хлеба, сам«виконт» был облачен в выдержанный в соответствующих тонах богато расшитыйзолотой нитью дублет. Бард сидел на карле с лютней на колене и небрежнымикивками реагировал на комплименты окружающих дам.

Анны Генриетты, к счастью, на горизонте не наблюдалось.Геральт не колеблясь нарушил протокол и смело приступил к акции. Лютик заметилего тут же.

— Соблаговолите оставить нас одних, вашимилости. — Он напыжился и истинно по-королевски махнул рукой. — Слугипусть также удалятся.

Окружающие зааплодировали, и не успело еще эхо аплодисментовзаглохнуть, как они оказались в рыцарской зале наедине с латами, картинами,паноплиями[19] и сильным запахом пудры, оставшимся после дам.

— Шикарная забава, — оценил без излишнего ехидстваГеральт, — так вот запросто выгнать их, а? Надо думать, приятно отдаватьприказы монаршьим мановением бровей, одним хлопком, единым властным жестом?Глядеть, как пятятся словно раки, сгибаясь перед тобой в поклонах? Шикарнаязабава? А? Милостивый государь фаворит?

— Тебя интересует что-то конкретное? —поморщившись, кисло спросил Лютик. — Или просто потрепаться приспичило?

— Меня сильно интересует нечто вполне конкретное.Настолько сильно, что сильнее не бывает.

— Так говори. Я слушаю.

— Нам нужны верховые лошади. Три. Мне, Кагыру иАнгулеме. И две запасные. Итого три хорошие верховые плюс две под багаж. Подбагаж в крайнем случае сгодятся мулы, груженные провиантом и фуражом.Настолько, думаю, твоя княгиня тебя оценивает? Э? Это ты у нее отработал,надеюсь?

— Никаких проблем. — Лютик, не глядя на Геральта,принялся настраивать лютню. — Меня только удивляет твоя поспешность. Я бысказал, она удивляет меня столь же сильно, сколь и твой глуповатый и неуместныйсарказм.

— Тебя удивляет поспешность?

— Именно. Октябрь кончается, погода заметно портится. Влюбой день на перевалах может выпасть снег.

— А тебя, значит, удивляет поспешность, — покачалголовой ведьмак. — Кстати, хорошо, что напомнил. Обеспечь нас еще теплойодеждой. Шубами.

— Я думал, — медленно проговорил Лютик, — чтомы переждем здесь зиму. Что останемся здесь…

— Если хочешь, — не задумываясь, бросилГеральт, — останься.

— Хочу. — Лютик неожиданно встал, отложиллютню. — И остаюсь.

Ведьмак громко втянул воздух. Помолчал. Он смотрел нагобелен, на котором была изображена битва титана с драконом. Титан, твердо стояна двух левых ногах, пытался выломать у дракона челюсть, а дракон, насколькоможно было понять, особой радости от этого не испытывал.

— Я остаюсь, — повторил Лютик. — Я люблюАнарьетту. И она любит меня.

Геральт хранил молчание.

— Вы получите еще одну лошадь, — молвил поэт. —Для тебя я прикажу подобрать породистую кобылку — по имени Плотва, разумеется.Вы будете накормлены, обуты и тепло одеты. Но я от души советую подождать довесны. Анарьетта…

— Правильно ли я расслышал? — Ведьмак наконецпрокашлялся. — Уж не обманывает ли меня слух?

— Разум у тебя притупился несомненно, — буркнултрубадур. — Что касается других органов чувств, не знаю. Повторяю: мылюбим друг друга, Анарьетта и я. Я остаюсь в Туссенте. С ней.

— В качестве кого? Фаворита? Любовника? А может,князя-консорта?

— Формально-правовой статус мне в принципебезразличен, — честно признался Лютик. — Но исключать нельзя ничего.Супружества тоже.

Геральт снова помолчал, любуясь борьбой титана с драконом.

— Лютик, — сказал он наконец. — Если ты пил,то трезвей поскорее. Если не пил, напейся. Тогда и поговорим.

— Я не очень понимаю, — поморщился Лютик, —что тебя так волнует?

— А ты подумай малость.