Майя еще недостаточно окрепла, чтобы вставать с постели. Нас перевели в палату поменьше, в которой всего две кровати. Госпитализированной числится только Майя. Майя и близнецы, но не я. Я тут в качестве родственника, у которого есть право ночевать в больнице. Майя то просыпается, то снова засыпает. Каждый раз, просыпаясь, она спрашивает, что с нашими малышами. Рвется к ним вниз, не понимает, почему ее не пускают посмотреть на детей, она спрашивает об этом сестер, приходящих проверить, все ли в порядке, но они отвечают, что ей нельзя вставать. Она спустится к ним завтра.

На столике лежит ее мобильный. Пришло несколько сообщений, мама Майи звонила из Индии. Видимо, моя мама рассказала ей. Но Майя не отвечает на звонки, не хочет разговаривать со своей матерью, ни с кем не хочет. Говорит, что не может, только не сейчас. Другие тоже звонили, подруги и друзья, есть пропущенные вызовы от Юлии и Николо.

Я решаю позвонить маме Майи, ей нужно знать, что произошло. Мне удается дозвониться куда-то на окраину Нью-Дели. Связь плохая, мама Майи нервничает, до меня доносится шум проезжающих по оживленной улице машин. Я говорю, что Майя чувствует себя хорошо. Она спрашивает, как малыши, и я рассказываю о том, как они родились, как они выглядят, а она говорит, что ждет не дождется, когда вернется в Данию. Сообщает, что летит ближайшим рейсом, сегодня вечером, так что будет у нас максимум через двое суток.

– Можно поговорить с Майей? – спрашивает она.

– Она очень устала, – объясняю я.

– Мне так хочется поговорить с ней, буквально несколько секунд.

– Я ее спрошу.

Протягиваю телефон Майе. Она колеблется, потом берет трубку.

– Мама, – говорит она.

Я выхожу из палаты и спускаюсь на этаж ниже, к детям.

Когда я возвращаюсь в палату ближе к полуночи, Майя не спит.

– Как они?

– Медсестры считают, что состояние стабильное.

– Я так хочу на них взглянуть.

Я показываю ей фотографии, которые я снял на мобильный. Она прикасается к экранчику, гладит изображения малышей пальцами.

– Я долго сидел рядом с инкубаторами, – говорю я. – Просовывал руку в отверстие и обнимал их.

Майя продолжает гладить экранчик.

– Ты увидишь их завтра, – говорю я.

– Да.

– Я купил бутылку вина.

– Вот как.

Я поднимаю с пола пакет, достаю вино и открываю его.

– Не знаю, можно ли тебе сейчас алкоголь.

Она слегка приподнимает плечо.

– Выпьешь бокальчик?

– Да.

Я наливаю вино в два пластиковых стаканчика. Аромат с кислинкой, пахнет сливами, сельским пейзажем и темнотой. Я протягиваю Майе стаканчик, осторожно чокаюсь с ней. Странное чувство – чокаться пластмассовыми стаканами.

– За них, за их рождение, – говорю я.

– Да.

Она не пьет. Стаканчик стоит на одеяле, она держит его в пальцах.

– Чего-нибудь хочешь?

– Не сейчас.

Я забираю у нее вино и ставлю стаканчик на столик у нее в изголовье.

– Мне так хочется к ним вниз.

– Мы пойдем туда завтра с утра.

Она снова включает экран телефона.

– Хочешь, я выключу свет? – спрашиваю я.

– Не нужно.

– Я выключу, чтобы ты могла уснуть.

– Не нужно.

Я иду к двери и выключаю верхний свет, но все равно наступившую темноту нельзя назвать полной. Сажусь у окна. Метрах в ста виднеется западный флигель больницы. Он перечеркнут линиями этажей, окна погрузились в задумчивость между пластами бетона. За стеклами окон – люди. Пациенты в кроватях, спящие, читающие, беседующие с пришедшими их навестить, пожилые люди у кроватей супругов. Офисы с персоналом. Врачи, входящие в палаты, задергивающиеся шторы и ширмы, медсестры, забирающие судна. Так много случайных эпизодов из жизни, столько движения, одиночества, света и преображения. Экран мобильного гаснет в руке Майи, она включает его снова, чтобы пролистать фотографии, она делает это каждый раз, как экран гаснет.

Я пью вино. Мой силуэт, отраженный в оконном стекле, подносит к губам пластиковый стаканчик.

24

Наверное, все дело в прикосновении воды. В тепле, которое я ощущаю. Или в маскирующем звуки шуме струй, падающих на плитку пола. До этого я не плакал, слезы были во мне, но глубоко, прятались где-то в моем теле, и только теперь меня начинают душить приступы рыданий. Закрываю глаза ладонями и вижу, как они лежат в своих инкубаторах, окруженные одиночеством. Беспомощные. Они нуждаются в дополнительном присмотре и уходе, нуждаются в защите. Я сползаю по стене на пол и лежу, скорчившись, под струями воды, пока рыдания исторгаются из меня, малыши все время стоят у меня перед глазами, их крохотные ручонки, живость этих ручек, жажда жизни, которую я в них замечаю.

Выйдя из душа, я вижу, что Майя проснулась. Она протягивает мне руку.

– Я слышала, как ты плакал, – говорит она.

Рядом с другими инкубаторами стоят мамы и папы младенцев. Они приветствуют нас слабым кивком головы. Одна из медсестер как раз меняет на нашей девочке подгузник. Сообщает, что оба наших малыша попили молоко, которое было сцежено из груди Майи. У Майи приходит много молока, намного больше, чем нужно нашим близняшкам. Медсестра спрашивает, может ли больница использовать оставшееся молоко. У двоих матерей оно не пришло, а вместе с тем очень важно именно в эти первые дни, чтобы новорожденные начали получать материнское молоко.

– Конечно, – говорит Майя.

По ее лицу заметно, как она рада.

Мой сын лежит в голубом свете. Он машет ручками и ножками, и я открываю крышку инкубатора. Обнимаю ладонью его маленькое тельце. И тут происходит что-то удивительное. Когда моя ладонь обнимает его, он внезапно затихает. Хватается одной ручонкой за мой указательный палец, сжимает его – поразительно, сколько у него сил. Я шепчу ему через отверстие, какой он силач. Шепчу все, что приходит мне в голову, хвалю его, говорю, как я горд тем, что он мой сын. Пою ему песенки, которые пел, когда он еще лежал в животе у мамы. Он слушает. Я вижу по его лицу. Он поворачивает личико ко мне, под закрытыми веками двигаются глаза, он пытается увидеть меня. Узнает мой голос. Под моей ладонью он лежит абсолютно тихо и слушает. Я шепчу ему, что он самый замечательный сын на свете.

Мы стоим рядом с малышами весь день. Меняемся местами каждый час. Я перехожу к дочке и шепчусь с ней. Изучаю ее красивое спящее личико. Мне кажется, я уже сейчас вижу ее подросшей, взрослой, семилетней девочкой, двадцатилетней девушкой.

Они такие разные. Девочка спокойная, спокойнее мальчика. Если мы не обнимаем его, он начинает дрыгать ножками и ручонками. Она же лежит тихо, сложив на груди ручки, как будто читает молитву. Что нас ждет впереди? Как будут выглядеть их игры, ссоры, какие разные интересы у них будут? Узнаю в малышке Майю: женственность, хрупкость. Я могу часами наблюдать за малышами, чувствую в душе все больше тепла, все лучше узнаю их. Они наполняют меня новыми эмоциями, которым я не в силах сопротивляться.