на тахте напротив. Говорит, надо приготовить еду и зовет меня с собой на кухню.

— Вася, мне надо тебе сказать… Только ты не волнуйся, — дрожат у неё губы. Во мне будто всё рухнуло, спирается дыхание, я жду продолжения.

— Ты был прав, — глухо сказала она, — вся больница кишит слухами. В Александровке, в рыбачьем домике на берегу лимана нашли женщину с ребенком. Женщина повешена, девочка тоже мертва… Говорят, что это директор гастронома на Перекопской. Какой ужас…

Я тупо гляжу на неё, в голове звон, всё смешано, нет слов, кажется, не могу дышать. Женя подает стакан воды: — Успокойся, ну что же ты… — перехватывает запястье моей руки, несколько мгновений ждет — у тебя кризовый пульс, а ну, ложись!

Пью какие-то таблетки, долго прихожу в себя. Что делать?

Что было дальше не помню. Весь вечер прошел будто в плотном тумане. Женя пыталась утешать меня, но становилось ещё хуже. В кухню забегал Толик. Мать накормила его и снова отвела к телевизору. Поставила на стол бутылку водки. Сгоряча выпил стакан — ни в одном глазу!

Долго сидели молча. В голове метались бессвязные отрывочные мысли. хозяйка уложила ребенка спать и провела меня на диван в гостиную. Провалился в сон, как в яму.

***

Наутро раскалывалась голова. Женя сделала завтрак, покормила нас и с с непривычно тихим Толиком ушла.

Всё утро томлюсь в тягостном безделье. Что-то удерживает меня от того, чтобы пытаться дозвониться к Нине. Сейчас в милиции самый накал. Можно попасть под раздачу. Трудно собраться с мыслями, но я уже знаю, что дальше делать. Хотя бы несколько дней нужно выждать.

Приход Жени с работы — и очередная ошеломляющая новость: по городу распространяются слухи, что в Каховке, в доме родителей вчера вечером застрелился заведующий общим отделом обкома партии Николай Иванович Товпыга.

Пытаюсь понять, что для меня это означает, но стремительность событий пугает. Коричневая папка с записками, подписанными покойником, тревожит сознание. И еще: застрелился или застрелен? Скорее, последнее. Кажется, парни зачищают рабочее пространство.

***

О работе милиции имею некоторое представление. Им нельзя верить. Пару лет назад в городе нашумела одна история. На набережной, внизу проспекта Ушакова утренние гуляющие заметили необычную картину: металлический парапет из прочных, крупного диаметра труб был прямо в районе спуска с проезжей магистрали грубо прорван, перила торчали по направлению к реке. Было ветрено, люди стояли кучками, не понимая, в чем дело. А когда распогодилось и волны стихли стала видна лежащая внизу легковая машина с отрытой со стороны водителя дверцей. Вызвали милицию. Подогнали технику, водолазы закрепили подъемные стропы, и кофейный «жигуль» медленно, извергая потоки воды, выплыл из реки. Машину установили на берегу и ужаснулись: место водителя пустовало, зато рядом громоздилась небольшая мокрая кучка, оказавшаяся 15–16 летней девчонкой. Ее вынесли и положили на серый брезентовый тент рядом с машиной. Что там произошло, то ли слишком спешили заняться любовью и врезались в парапет, то ли уже на месте она сопротивлялась и нечаянно сбила рычаг ручного тормоза и их временное прибежище оказалось в воде, но факт есть факт: водитель сбежал, отставив погибать свою пассажирку.

Вроде простое дело, ничего не стоит по номерным знакам определить водителя, но вдруг оказалось, что хозяин давно умер, а водитель ездит по доверенности, которую никто и никогда не видел. Стали разбираться, а после тихонько сплавили дело. Поговаривали, что по доверенности ездил один майор-оперативник, его временно перевели в сельский район переждать трудные дни, а девчонку, как после оказалось, сироту, жившую с бабушкой, тихонько похоронили.

Эта история имеет свое продолжение. Сегодня любитель сирот уже не майор и командует крупным милицейским подразделением. Своих там не бросают.

Еду в больницу Водников, долго ищу кабинет логопеда. Хоть бы застать… Думал, что производственная форма врачей белые халаты, но Нина в черном свитере-водолазке, очень удивлена моим приходом, в ее маленьком кабинете жмутся на ученической парте светловолосый мальчик и девочка с роскошными рыжими кудрями. Нина заводит меня за ширму, где ее рабочее место, и усаживает напротив своего стола.

Выслушав мою историю, она долго молчит. Дети начинают оживленно возиться. Она выходит, делает им замечание, дает новое задание и возвращается ко мне.

— Скажите конкретно, что вы хотите от меня? — говорит она. Возможно, мне кажется, но в её голосе прослушиваются нотки участи.

— Ты предлагала, если потребуется, свою помощь. Кажется, сейчас она очень нужна. Конечно, мне не хотелось бы тебя утруждать, но мне, по сути, и посоветоваться не с кем, что делать теперь, чтобы не попасть туда, где я уже побывал.

— Познакомь меня со своим мужем, расскажи ему обо мне, может, он найдет время, чтобы встретиться… Понимаешь, мне не требуется что-то противозаконное, просто совет сведущего человека, он же работает в КГБ?

— Я поговорю с ним, но как с вами связаться, у вас есть телефон?

— Да. Только, пожалуйста, мне неудобно об этом говорить, напомни ему, что я делал, когда у тебя были неприятности…

Чувствую себя неловко за эти слова. Не стоило мне этого делать, как-то не очень по-мужски.

— Напрасно вы это сказали, — понимающе смотрит она — я всё хорошо помню и не забуду никогда. К тому же об этом я уже ему рассказывала, так что для него вы не будете человеком с улицы. Вечером вам позвоню.

За ширмой снова слышен шум. Она провожает меня до двери кабинета.

***

За ужином, рассказываю Жене об этой встрече.

— Ты уверен, что делаешь всё правильно? — спрашивает она. — Только не бери с собой папку, неизвестно, как всё повернется.

Ближе к девяти вечера звонит Нина. Говорит, муж считает, что дело серьезное, откладывать нельзя, готов увидеться прямо сегодня, диктует адрес. Женя переживает: все-таки хорошенько подумай, что ему можно говорить, а чего нельзя, напутствует она меня. Через полчаса я у них дома.

Девятиэтажное здание служащих КГБ напротив городского роддома. Поднимаюсь на лифте на 7 этаж, захожу. У кагэбэшников квартиры улучшенной планировки. Четыре небольших комнаты. Гостиная, спальня, детская, кабинет мужа. Нина в цветастом домашнем халатике. Меня почему-то это успокаивает, неофициальная встреча.

Представляет меня мужу, полноватому сорокалетнему мужчине, он протягивает руку, — будем знакомы, Георгий Алексеевич Петровский. Проводит меня в свой кабинет. Стол с канцелярскими принадлежностями, новинка того времени — компьютер, на стене портрет Хемингуэя.

— Нина мне вкратце рассказала вашу историю, — начинает он. — Честно говоря, я бы не пошел на контакт с вами, даже неофициальный, если бы не знал вашу роль в истории с моей супругой. Вы повели себя как