суицида, и таких ребят, если они выживали, как психически неполноценных, немедленно комиссовали из армии.

В случае Дьяченко, стрелявшегося в область сердца и только чудом не погибшего, все было настолько ясно, что уже через месяц он оказался с белым билетом в родном Ставрополе.

Но это я забежал вперед. А тогда, на следующий день после попытки Дьяченко свести счеты с жизнью, я рассказал Димке о звонке из госпиталя и поделился соображениями по поводу того, что иногда действительно случаются чудеса. Ведь после такого выстрела, по словам медиков, выживает, в лучшем случае, только один из ста тысяч, и таким везунчиком как раз оказался этот профессорский сынок-придурок. И мы теперь с Димкой останемся пахать в армии, а он вернется домой клеить папочкиных студенток. На что Мечик, как-то странно на меня посмотрев, сказал:

— «А я в чудеса не сильно верю. Не думал тебе об этом говорить, но принесу сейчас одну вещь, которую я вчера нашел в тумбочке Саши Дьяченко, и ты собственными глазами убедишься, что никакой он не придурок. Везение у него действительно было, но чудом там и не пахло. К нему он неплохо подготовился».

Мой друг отправился в казарму и через пару минут положил передо мной старую тонкую книжонку в жестком потрескавшемся переплете.

— «Что это?» — удивился я.

— «Смотри сам, открой, где закладка!»— сказал Дима.

… В руках я держал анатомический атлас. Открыл в месте закладки, и у меня перехватило дух: крупный цветной рисунок торса человека в разрезе четким штрих-пунктиром пересекала острая, вдавленная в мелованную бумагу, карандашная линия…

Она проходила, не касаясь ни сердца, ни кровеносных артерий, ни развернутых легких. И даже из спины выходила, заботливо минуя узел лопаточной кости.

— «Это же надо: так точно все рассчитать! — вмиг пересохшим голосом сказал я. — Как же он все-таки рисковал. Ведь если б дрогнула рука или не точным оказался угол…»

— «Вот поэтому я никому, кроме тебя, не показал этот атлас. Парень крупно рисковал, и не нам его судить. Я бы лично на такое не пошел, — жестко заключил мой товарищ, — гражданка того не стоит».

Мы с Димой часто беседовали, делились своими планами и мечтами. Он бредил мощными мотоциклами, его влекли девчонки и скорость. В части Мечика уважали и даже, несмотря на его хилое сложение, немного побаивались, считая психованным. Мне помнится один момент — сейчас неудобно в этом признаваться — как мы с ним, когда отношения СССР и США серьезно обострились из-за войны во Вьетнаме, написали заявления с просьбой отправить нас к месту ведения боевых действий для оказания интернациональной помощи нашим восточноазиатским братьям.

Боже, какими тогда мы были дураками!

— «Есть ли у тебя какой-нибудь жизненный девиз?» — поинтересовался как-то Димка.

Я мучительно напрягся и с гордостью выпалил недавно вычитанное:

— «Быть, а не казаться!»

— «И у меня есть, — сказал Димка. — Как тебе: «В хилом теле — здоровый дух!»

Мне и теперь кажется, что лучше о моем армейском друге сказать было просто невозможно. В его хилом теле действительно был в высшей степени здоровый, на зависть многим — свободолюбивый и сильный дух. Такие люди в моей жизни, к сожалению, попадались крайне редко.

Гл. 15

И всё же я решаюсь на нестандартный поступок: остаться в Херсоне и, более того, там, где меня никто не станет искать.

Болтаясь по городу, как неприкаянный, жду вечера. Пару раз подходил к своему дому. Всё, вроде, нормально. В полдесятого, убедившись, что окна моей квартиры темны, подхожу к телефону-автомату и звоню Жене:

— Добрый вечер, Женечка, это я.

— Я узнала, здравствуй, Вася! — звучит в трубке тихий голос.

— У меня неприятности, нужно увидеться.

— Когда?

— Сейчас, можно?

Длинная пауза. — Приходите…

Осторожно захожу в подъезд, оглядываю двери своей квартиры, поднимаюсь на второй этаж. Дверь неожиданно распахивается. Ждала. Тщательно вытираю обувь, захожу, в квартире полная тишина. Свет горит на кухне, проходим туда.

— Если можно, потише, Толик только что уснул. Ты не голоден?

— Спасибо, нет.

— Тогда попьем чаю, не против?

Сажусь на стул у кухонного столика, снова одолевают сомнения: можно ли говорить ей всё? Хотя, порядочная женщина, ко мне относится хорошо…

Рассказываю приключения сегодняшнего дня, вкратце описываю ситуацию с Диной, говорю, что меня могут разыскивать: ты не против, если я какое-то время побуду у тебя?

Женя молчит.

— Буквально несколько дней, — добавляю я, — только не надо, чтобы об этом кто-нибудь знал. Поможешь?

Женя задумчиво смотрит на меня:

— Ты, действительно, уверен, что с Диной случилось что-то серьезное?

— Как еще можно объяснить обыск в ее квартире и исчезновение матери с ребенком?

— Что собираешься делать? Просто дожидаться, пока за тобой придут?

— Хочу прояснить ситуацию, есть люди, которые могут дать совет.

Молча пьём чай, жду её ответа. — Располагайся в моей комнате, я перенесу свою постель к Толику.

Мы долго молчим. Говорить не о чем. Глухой вакуум. Женя уходит стелить.

Долго не могу заснуть. Что ж, утро вечера мудренее, завтра позвоню Нине, может, через ее мужа удастся что-то узнать.

Утром Женя собирает в детсад сына. Завтракаем. Мальчик улыбчив, рад появлению дома нового человека. Женя оставляет мне ключи. На прощание останавливается у двери:

— Будь осторожен, Вася, можешь быть здесь сколько угодно.

В полдевятого звоню Нине. Телефон долго не отвечает. Наверное, ушли на работу. Что ж, будем ждать.

Квартира небольшая, двухкомнатная. Все удобства в одной комнатушке. Ослепительно чистая ванная, маленькая кладовка. На полках бутыли и банки с закаткой. Оглядел содержимое двухкамерного холодильника. Жалуются врачи, но живут неплохо. Долго рассматривал толстый альбом в атласном синем переплете. Пожилые мужчина и женщина, видно, Женины родители. В гостиной на стене красивый ковер. На резной узорчатой этажерке несколько десятков книг. Учебники и пособия по педиатрии. Грин, Мопассан, Чехов, Шолохов, несколько зарубежных детективов. В комнатах чисто, ни пылинки. Даже странно. Помню, мамина подруга, врач, упрекала мать в излишней чистоте. Говорила, что это нерационально. Для приведения жилья в такой вид надо много времени. Продуктивная чистота должна быть на «четверку», советовала докторица, этого вполне достаточно и требует вдвое меньше времени, чем на «отлично». Мама шутливо отнекивалась: — Я так привыкла.

Снова и снова звоню. Длинные гудки. Решил сделать ревизию своих вещей. Золото, камни и коричневую папку пристроил в закутке, за банками в кладовке. Вряд ли туда заглядывает ребенок.

Женя пришла с Толиком встревоженная. Чувствую, что что-то произошло. Она раздевает ребенка и прячет глаза. Я напряженно молчу. Может, в моей квартире незваные гости?

Женя включает телевизор, долго ищет детские передачи, устраивает сына