…Немного еще повалявшись в постели, Корсаков удивился, насколько точно сегодня настроены его мысли. Это было тем более удивительно, что сосредоточены эти мысли были на трех направлениях, но все они исходили от одного персонажа, от Баира Гомбоева, о котором вспомнил Льгов. Буряты — это не русские. У них однофамильцы — непременно родственники, может, и дальние, но — родственники. Тогда получается, что родственник Ойлун уже давно искал те же самые родовые бумаги, а Игорю об этом ничего не сказали. Почему? Ведь можно было бы объединить усилия, во всяком случае, сотрудничество дало бы больше, чем имелось сейчас.

Вариантов ответа он насчитал несколько, и все — с интересными продолжениями.

Во-первых, этот Баир мог вести поиски совершенно самостоятельно, и если об этом не знает Ойлун, то, конечно, не знает и Азизов.

Во-вторых, и это ответвление от первого варианта, Баир Гомбоев обратился к мужу своей родственницы, не сказав ни слова ей. И тогда то, что Ганихин, которому Азизов так доверяет, не сообщил боссу некоторые детали прошлого Ойлун, становится подробностью очень важной. Получается, что начальник службы безопасности играет с женой босса в одной команде против самого босса? Не исключено.

В-третьих, наоборот, Баир действует сообща с родственницей, вслепую используя Азизова, а может быть, и Ганихина. Корсаков вспомнил, как он и сам потерял голову из-за того, что вытворяла в постели Ойлун, и подумал, что Ганихин, кроме того, что «безопасник», еще и мужик, и сексуальным иммунитетом, скорее всего, не обладает.

Отдав много времени обдумыванию второго варианта, Корсаков вознамерился эту тему до поры закрыть. Все варианты сейчас просчитать просто невозможно, а следовательно, и пути развития событий тоже, но решение пришло неожиданно и было выражено простым вопросом: а почему не посоветоваться с Валерой Небольсиным, с которым их познакомили те же самые дела — дело «внука Николая Романова» и дело о «заговоре Ягоды».

Он набрал телефон Небольсина, но, услышав голос, явно принадлежавший человеку, находящемуся «при исполнении», вдруг вспомнил, что, если Льгов прав и за ним следят, то и телефон, конечно, прослушивают. Поэтому, вежливо выслушав ответ: «Валерий Гаврилович сейчас не в офисе», Корсаков неуверенно всхохотнул и сказал что-то вроде «Совсем забыл, что каникулы, извините за беспокойство». После этого воспользовался симкой, которую оставил Льгов, и позвонил уже по личному номеру Небольсина.

Тот обрадовался, спросил, «где находишься», и, услышав ответ, стал отчаянно ругать Корсакова и вызывать его «на природу». Корсаков спорить не стал, вину свою признал и дал слово исправиться в ближайшее время. На вопрос Небольсина, «куда прислать машину», ответил, что сейчас не сможет, а вот ближе к вечеру будет готов. Небольсин поругался еще для порядка, но в принципе вариант одобрил.

Готовясь к выходу, Корсаков долго размышлял, как же Льгов смог проскользнуть мимо «наблюдателей», все еще торчащих во дворе, но понял это, только выходя из квартиры. Он закрывал дверь, когда старуха с верхнего этажа, перегнувшись через перила, попросила:

— Игорек, передай своему дяде, что я всегда буду рада его видеть! И моя Стрелка — тоже!

«Игорек» само по себе уже отдавало патологией. «Стрелка» — злющая беспородная сучка, очередная «любовь» старухи — считала необходимым часть того, что каждая приличная собака предает земле, оставлять в подъезде. Поэтому все тихо ненавидели животное, а заодно и ее хозяйку, которая тоже, кажется, предпочитала не говорить, а лаяться.

А тут — надо же! «Игорек»! Ну Льгов, ну гулеван старый, восхитился Корсаков и от неожиданности применил слово, которое он относил к лексикону аристократии:

— Всенепременнейше!

Старуха расцвела!

Вот и славно!

Теперь оставалось только помотаться по Москве, создавая впечатление активной деятельности, а потом и вовсе оторваться, чтобы отправиться к Небольсину.

Беспорядочные перемещения, кстати говоря, совершенно не мешали думать, и Корсаков перешел к другой проблеме, которая его занимала сейчас, — к «лагерному эксперименту» Росохватского, а точнее, к фамилии того, кто, по рассказу Льгова, помогал в той работе. Фамилия Маслов создавала проблемы. Конечно, эта фамилия не относится к числу редких, и Глеб Маслов вполне мог оказаться просто-напросто однофамильцем, но совпадения настораживали: якобы несведущий Глеб быстро отыскал ту, которую Леша Горошников искал долго и безрезультатно. Глеб привел Корсакова на встречу с Ветровым, но встреча эта привела к последствиям трагичным и запутанным. Корсаков раз за разом перебирал все, что произошло тогда в городе на Неве, пытаясь отыскать хоть какие-то намеки на ответ, но ничего, кроме встречи на питерском вокзале, на ум не приходило. Конечно, речь шла о той встрече, которая произошла после того, как Корсаков «уехал». Маслов и Юля, работавшая у Ветрова, да еще какой-то парень…

Бред какой-то…

Корсаков посмотрел на часы. Пора!

И, совершенно спокойно повертев головой по сторонам, он будто спонтанно вошел в торговый центр, уже наполняющийся людьми. Помотавшись по разным отделам, то перебирая галстуки, то обсуждая с местной девицей ткань, из которой сшиты брюки, а по пути «куда-то» он исчез. Ему было совершенно не важно, от кого он ушел, важен был результат, а желаемый результат был достигнут.

До КПП загородного коттеджного поселка Игорь добирался на автобусе, а в будке, едва он вошел и назвал фамилию, его уже ждал, видимо, помощник Небольсина, который по дороге к коттеджу Небольсина произнес почти «в воздух»:

— Врач требовал в эти дни не беспокоить шефа. Валерий Гаврилович после болезни.

Корсаков хотел спросить, что за болезнь, но не решился: несолидно как-то, будто баба о болячках. Захочет — сам скажет.

Небольсин выглядел бодрым, хотя и немного уставшим. Обнимая гостя, поинтересовался:

— Как дела, чародей пера?

Корсаков, вешая куртку, ответил:

— Как говорится, перо до больницы доведет.

Небольсин, кивнув помощнику, видимо, в сторону кухни, уточнил:

— Ты в каком смысле «перо» упоминаешь?

Оба — выкормыши улиц — знали, что шпана и блатные называют «пером» холодное оружие.

— Да вроде вляпался я, — признался Корсаков.

Кивнув, хозяин уточнил:

— Ты голоден? — А потом изложил программу вечера: — Сейчас в баньку, пока стол готовят, а потом и к разговору приступим.

Правда, сам Небольсин в баньку вошел ненадолго, больше сидел в предбаннике со стаканом