времени в спасительном подсознании. Дочерние обязанности сводились к еженедельным телефонным разговорам, необременительной помощи и встречам по праздникам.

Но вот отец сломал руку и после больницы поселился у дочери. Чувство долга и естественная жалость побуждали дочь ухаживать за отцом, как за маленьким ребенком. Она стоически переносила ежедневные клизмы, связанные с ними запахи и отмывание квартиры. Под струей душа и во время переодевания отец стеснялся, и дочь искренне говорила что-то про любовь и заботу. «Неправильную» пищу с общего стола отец не ел, и дочь готовила привычную для него однообразную холостяцкую еду.

Через месяц начались сложности другого порядка.

***

– Локоть на месте – только ладошка разворачивается.

Инструктор лечебной физкультуры прижала локоть отца к столу и стала выворачивать наружу сопротивлявшуюся ладонь. Не допускающий возражения голос инструктора заглушил все попытки бывшего «главного конструктора проекта» проявить осведомленность в «скручивающих моментах». Дочь видела, что для отца находиться в состоянии обучаемого, безропотно подчиняться чужой воле – сущая пытка.

– Пап, делай правильно: я тебя снимаю на камеру.

Недавно освободившаяся от гипса синюшная, тоненькая от долгого бездействия, в больших черных кровоподтеках, на вид совершенно беспомощная рука вызвала в дочери жгучую жалость к старику-отцу. А ведь когда-то, во время ссор отца с женой и дочерьми, эта рука не раз наносила железный удар, чаще всего в голову. Почему это вспомнилось?

Дочь ежедневно водила отца в поликлинику на процедуры и лечебную гимнастику, вечерами повторяла с ним упражнения по видеозаписи. Если в общении с инструктором отцу приходилось соблюдать статус-кво пациента, то в домашней обстановке терпеть замечания толстой всезнающей дочери адепт системы Ниши не собирался. Задавленная обстоятельствами гордыня при первой возможности выскочила, как «товарищ» из табакерки, и столкнулась со столь же неукротимой гордыней дочери. Занятия превратились в пытку для обоих.

Проблемы, порожденные вынужденным малоподвижным образом жизни отца, так же становились поводом для стычек. И здесь советы дочери принимались в штыки.

– Скорее всего, она не кладет в салат нужного компонента или кладет его не в том количестве, – надо проверить, – думал отец.

– Представляешь, пришлось сегодня делать салат под его контролем. Придрался к морковке: нельзя, мол, покупать мытую, – жаловалась мужу дочь.

В интернете на медицинских сайтах она отыскала возможные причины запоров и частого мочеиспускания. Оказывается, запор могут вызвать редиска и чеснок, а любимый отцом клюквенный морс обладает мочегонным эффектом. Во избежание утомительных диспутов дочь молча клала отцу на стол распечатанные статьи специалистов. Неожиданно одна рекомендация сработала, и дочери пришлось ежедневно вечером взбивать в блендере кефир с черносливом и киви, а по утрам запаривать овсянку с отрубями и курагой.

Перед сном дочь целовала попавшего в беду вредного старика. Наконец-то трудный день закончился. Недовольная собой, она долго не засыпала. И молитва не шла.

В кабинете лечебной физкультуры ей пришла на ум поразившая много лет назад теория о микросмыслах жизни всемирно известного психолога Виктора Франкла, в основу которой легли его наблюдения за людьми в фашистском концлагере.

Даже на грани физического выживания человека спасает достойное поведение. Именно в осмысленном проживании каждого конкретного этапа своей жизни он и обретает смысл жизни как фундаментальное условие бытия человека.

Где взять силы, за что зацепиться, чтобы достойно прожить заключительную стадию сложных взаимоотношений с отцом?

Каждый вечер она анализировала прошедший день и настраивала себя на завтрашний. Мысли крутились, как в калейдоскопе. Какая же я веруюшая… Поддаюсь на провокации… Надо всего лишь потерпеть еще немного… Вера без дел мертва… Творить дела любви, тогда любовь и начнет появляться… Вот. Нащупала. Для любви к отцу место в сердце не расчищено. Там сплошное «Я» и люди, любить которых не составляет труда. Толку от того, что смотрю пронзительную передачу «Разыскиваются добрые люди»! Интеллигентные девочки после работы отправляются не на свидания, а ко всеми заброшенным озлобленным дурно пахнущим старикам и не ждут от них благодарности. Сколько же в них сострадания! А я?

***

На очередное семейное сборище отец приходил со старым рваным грязным портфелем, который когда-то принадлежал дочери в ее студенческие времена. Без портфеля отец не выходил из дома, независимо от того, куда направлялся: в магазин, поликлинику, к дочерям, на сходку кузбасского землячества, на почту или в парикмахерскую. Как-то дочь купила ему современную легкую сумку со множеством отделений и карманов, но портфель победил, а сумка была благополучно запохерена. В портфеле лежали один-два фотоальбома, пожелтевшие письма и очки для чтения. Они терпеливо ждали своего часа, когда хозяин после того, как дочери, внуки и правнуки наговорятся за едой, с волнением высвободит их из заточенья.

После смерти жены бурный круговорот жизни иссяк. Общение с соседями и продавцами, переписка с двоюродным братом, телефонные поздравления по списку, газеты и бесконечный телевизор не могли заменить полноты насыщенного событиями прошлого. Самое дорогое осталось в воспоминаниях, они со временем превратились в красивые сюжеты с главным героем на белом коне и разбухли так, что ими необходимо было делиться с любым, кто будет слушать. Для этого отец стал приглашать сначала паренька-таджика, который делал уборку за небольшую плату и помывку в ванной, а потом, когда его выслали из страны, – таджика-парикмахера с женой. Те же, у кого эти воспоминания должны были вызывать фамильный интерес, знали их наизусть и не могли слушать эканий-бэканий живущего и говорящего в неудобоваримом для клипового сознания ритме старика.

Как только портфель открывался, гости под любым предлогом начинали выходить из комнаты, и отец оставался наедине с младшей дочерью. Дочь слушала приукрашенные, с заново сочиненными подробностями, истории, в правдоподобность которых отец уже сам верил, вспоминала бабушку, мать отца, такую же придумщицу. В детстве дочь тоже рассказывала подругам всякие небылицы, а ее сестра до сих пор плетет кружева, в которых не отличить правду от вымысла. Ничего не попишешь – наследственность.

Дочь снисходительно воспринимала безобидные фантазии домашнего Мюнхгаузена и даже оправдывала их тем, что так уж хитро устроена память: она не желает хранить того, что теребит совесть. Но вот однажды отец в очередной раз рассказал историю его побега на фронт, в которой двух друзей-парнишек сняли с поезда и вернули домой. Для убедительности он вынул из портфеля алюминиевую кружку, якобы оставшуюся с тех времен, на самом деле принадлежавшую зятю-туристу. Впервые дочь подсчитала в уме возраст отца в годы войны. Восемнадцать лет ему исполнилось в сентябре сорок четвертого: вполне мог еще воевать. Отцу пришлось объяснять, что студенты горного техникума освобождались от армии: стране нужны были специалисты по добыче угля, необходимого фронту. А вот в фильме «Летят журавли» главный герой отказался